Я успешно игнорю все то, что случилось в прошлом. Заблокировал, двери не выбить. Проверял.
Главное: не расслабляться, не смотреть слишком долго в глаза, не зацикливаться.
По телу сходят последние волны дрожи. Последние ли? Отступаю, подтягиваю штаны, заправляю член и, после короткого, не до конца осознанного ритуального «вдох-выдох», смотрю на резко подскочившую, но так же быстро притихшую, на поджатых под себя ногах посреди бильярдного стола Дикарку.
Глаза в глаза.
Там, где когда-то насмерть билось за любовь, что-то так же противно ноет и расходится на лоскуты. Тянет на дно, но я не сгибаюсь. Ровно стою, только голову чуть склоняю. Больше не намерен глотать весь тот мул и соль. Пару секунд… Пару секунд, чтобы все замерло и затихло. После делаю еще один медленный вдох и шагаю к Богдановой, чтобы без каких-либо предупреждений стащить ее со стола на пол.
Нейтрален. Во всех действиях я абсолютно нейтрален. Никаких лишних касаний, но достаточно аккуратен и отчужденно вежлив. Даже вещи ей подаю. И все бы было нормально, только Дикарка вдруг застывает прямо передо мной так, как делала в прошлом, если хотела, чтобы обнял.
Теряюсь чисто от неожиданности. Сердце в обратку идет. Против меня, блядь. Из меня на экспорт силы качает. Куда направляет? Отследить не представляется возможным. Очередная контрабанда, блядь.
– Салфетки у бара. Одевайся, – бросаю грубее, чем следует, и отхожу.
Приваливаюсь к двери и, чтобы не пялиться на Богданову, достаю из кармана телефон. Врубаю первую попавшуюся игруху, машинально вливаюсь в процесс. Невольно прислушиваюсь к происходящему в помещении, но на Дикарку не смотрю.
В висках бомбит. Должно ведь идти на посадку, а вместо этого с каждой секундой набирает высоту. Чё за хрень еще?
Ошеломлен масштабом своих действий. Да, по ходу дела все вышло из-под моего контроля. Но мозговать над этим, как и перебирать все, что чувствовал, я не собираюсь. В целом, порядок.
Да, эмоций и ощущений намотало немало, но, блядь, именно за этим кайфом я и пришел, разве нет? Ни одна другая столько не даст.
То, что шмонает сейчас, спишем на издержки первой близости. Попустит, никак иначе.
Не расслабляться. Не смотреть слишком долго в глаза. Не зацикливаться.
– Я оделась, – шелестит Дикарка совсем рядом.
Киваю, не глядя. Блокирую трубу, сую в карман и открываю для нее дверь. Смотрю в сторону, пока проходит в проем. Но в какой-то момент срываюсь – резко запиливаю ее сзади.
Сходу вспышка, блядь. Адское неконтролируемое пламя по всему периметру, а за ним будто ничего и нет.
Отвожу взгляд. Вдыхаю глубоко и неторопливо.
Я, мать вашу, не собираюсь думать. Не собираюсь.
Шагаю через порог. Трескаю дверью сильнее, чем следует. Уверен, что Дикарка вздрагивает и оглядывается. Только я, закладывая ладони в карманы штанов, смотрю исключительно себе под ноги. Ей приходится возобновить движение и шагать довольно-таки быстро – я подгоняю.
У комнаты, в которой мы должны были вместе ночевать, для самого себя неожиданно и вовсе ее бросаю.
– Все, давай, – выталкиваю сухо. – Я позвоню.
Спокойно принимаю ее растерянность, разворачиваюсь и иду обратно вниз.
Похрен, что без майки. Похрен, что пил. Похрен, что сердце с какого-то перепугу силится, миновав ребра, сделать из моей таскающейся ходуном груди отбивнуху. Хватаю ключи от своей машины и пару минут спустя уже вылетаю со двора.
Никаких совместных ночевок. Никаких долбаных объятий. Никаких, блядь, поцелуев.
Не надо было ее столько… Не надо было… Больше не буду. Только секс. Просто секс. Сколько там дней длится эта менструальная течка? Дней пять? Сука, долго. Сегодня едва сдержался.
«Мне сейчас нельзя, понимаешь? Есть проблемы, и врач говорила…»
Похуй, что там у нее за проблемы. Похуй. Это не мои заботы. Блядь, у кого спросить, что это значит?
Ладно… Реально пофиг.
Варя в курсах? Или Сонька? Сонька… Может, зря я ее тогда отрезал? Может, стоило сохранить какое-то пассивное участие? Может, вышло бы как-то по-другому?
Знал бы, что Дикарка не замужем. Знал бы, чем все это время занималась. Знал бы о ее проблемах. Знал бы все!
Сука, на хрена?! Суть ведь не в том, пошла она за этого рыжего пидора или нет. Суть в том, что со мной не пошла!
Не туда, блядь… Не туда! Не думать… Не думать!
Музыку громче. Скорость больше. Концентрация.
Все в прошлом. Сейчас у нас просто секс. Меня же не волнует, что там по здоровью у той же, мать ее, Протасовой. Блядь, да я даже не хочу знать, когда у нее месячные! Это, пиздец, какое, лишнее.
«Если ты со мной, то больше ни с кем…»
Честно, было неожиданно. Не проблема, в принципе. Главное, чтобы она с другими не шоркалась. И дело не в каких-то там чувствах. Конечно, нет. Просто… Просто нет.
Сердце вновь набирает. С гулом раскидывает кровь по телу. Вены натягивает. Странным тремором дробит тело. Может, с алко все же перебрал? Что не так с этим тупым куском мяса?
«С какого это хера ты против, чтобы я крутил Богданову? Вы же не вместе…», – голос Фили за один заход сливается с Тохиным.
Ни для одного, ни для второго ответа я так и не нашел.
Просто против. Так, что, блядь, не бывает?!
Бросаю тачку на подъездной дорожке. Отца все равно нет, никто другой не приедет. Забегаю в дом и ничуть не удивляюсь, застав в гостиной маму. А вот она меня – да.
– Ты чего это среди ночи? – сходу подскакивает c кресла, где до моего появления читала книгу, и идет на кухню. Я, не задумываясь, следом. – Говорил же, что утром приедешь…
– Устал отдыхать, – выдаю с ухмылкой.
Мама никогда не спрашивает, голоден ли я. Сразу греет и кормит. В любое время дня и ночи.
– И почему ты голый? – выбирая режим микроволновки, продолжает допрос. – С моря вынырнул и примчал?
– Где голый? В штанах же, – ржу я. – В море без них не вхожу.
– Ну-ну, – смеется мама. – Садись, давай!
– Сажусь.
Пока седлаю стул, микроволновка пищит, изрекая об окончании режима подогрева. Мама ставит передо мной тарелку и... замирает. Блядь, принюхивается.
– Ты пил, что ли? И в таком состоянии за руль? Артем?
– Извини, – выдаю еще одну из тех улыбок, которые на нее действуют безотказно. – Я был осторожен, клянусь. Выпил всего одну бутылку пива, – вру, конечно. Иногда приходится. Не хочу, чтобы она переживала. – Даже хмелем не рубало. Это ты, мам, просто на запахи чересчур чувствительная.
– Да-да, – качает головой. – Ладно, ешь, и спать. Завтра пораньше выедем, авось проскочим до пробок.
Набивая рот, киваю. Едва прожевываю, уточняю:
– Во сколько примерно?
– Ну, давай, в семь. Доктор приходит к восьми. У меня запись на девять. Но я лучше там посижу, чем в пробке торчать. Знаешь же, они меня нервируют.
– Знаю.
– Ну, все тогда…
– А папа когда возвращается?
– В конце недели, не раньше, – выдавая эту информацию, не таит тоску.
– Понял.
– Спокойной ночи, сынуля.
– Спокойной ночи, мам.
В одиночестве доедаю очень быстро. Еще только дверь родительской спальни хлопает, я уже на лестнице. Мелкие кобры спят, стараюсь не шуметь. Попутно держу голову пустой. Только вот в душе весь организм разбирает какая-то запредельная ломота. Вроде спустил недавно, а глаза закрываю, и встает перед глазами все, что делал с Дикаркой. Да, встает не только перед глазами – член тоже моментально подрывается. Охота подрочить. Подрочить на воспоминания о ней.
Но я не стану. Нет, я не буду. Потому что думать о ком-то, представлять, мечтать – это больше, чем похоть. Больше, чем мне надо. Больше, чем я способен вытянуть.
На хрен.
Распахиваю глаза. Сопротивляясь давлению воды, сбавляю температуру. Спешно заканчиваю мытье. Вытираюсь. Принимаюсь за бритье, потому что эта шняга меня всегда доводит до зевоты.
Но сегодня… Сердце колотится. Сердце, мать его, колотится.
Какого хрена?
