желать эту усмешку.
— Джулз, — умоляет он, на этот раз мягче. Я всхлипываю, когда он притягивает меня ближе к себе, наклоняя мой подбородок так, чтобы я смотрела в его пораженное лицо. — Не делай этого. Не возвращайся к той жизни, от которой ты так упорно пыталась убежать.
Любовь ведет кровавый поединок в моем сердце, и я разрываюсь между тьмой и светом, боль реальна и жива. Я качаю головой, поднимаюсь на цыпочки, чтобы прикоснуться губами к гладкой, но побитой щеке Эллиота. Затем я отталкиваю его, хотя места, к которым он прикасался, горят без его прикосновения. Даже зная, что он может не простить меня за это.
— Уходи, — говорю я, указывая на входную дверь.
Он не двигается.
— Иди! — кричу я, на этот раз с большей силой. На этот раз я разбила его сердце по-настоящему. Его глаза говорят мне обо всем: его печали, его боли, его ярости. Я все это вижу.
Наконец, он, кажется, приходит к мгновенному решению. Он проходит мимо меня, ненадолго останавливаясь, чтобы взять с журнального столика незаряженный пистолет и магазин. Он засовывает их в карман, а затем загоняет Джейса в угол, который, похоже, не возражает против того, чтобы его загнали в угол, поскольку именно у него есть оружие, заряженное оружие.
— Я слежу за тобой, — угрожающе говорит он, указывая пальцем на окровавленное лицо Джейса.
Джейс ухмыляется.
— Я уже слежу за тобой, — отвечает он. — В следующий раз, когда ты придешь в мой дом, ты покойник.
Эллиот выбегает, захлопнув за собой дверь. Как только он уходит, я начинаю паниковать.
Боже мой. Что я наделала? Я просто прогнала его после всего, через что мы прошли? Какой ужасной, эгоистичной сукой я стала? Он спас мне жизнь. Он отказался от своей жизни и карьеры, чтобы я была в безопасности, и он пришел сюда сегодня вечером, думая, что я в опасности… и все, что я сделала, это причинила ему еще большую боль и отослала его?
Это неправильно. Это неправильно. Я бросаюсь на кухню и хватаю свой iPhone в одну руку, аккумулятор в другую, пытаясь вставить его обратно, чтобы позвонить Эллиоту и убедиться, что с ним все в порядке. Я ненадолго задумываюсь о том, чтобы последовать за ним, но я также не могу оставить Джейса здесь одного, его лицо полностью испорчено и на нем лежит груз моих секретов.
Я разрываюсь между этими двумя мужчинами. Шесть лет, и ничего не изменилось, только теперь они оба знают, что я жива.
Я возилась с дурацким телефоном, когда услышала позади себя Джейса. Я поворачиваюсь к нему лицом, роняю телефон и бросаюсь к нему, пока он качается на ногах.
Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он спал. Как давно он не ел. Он всегда спрашивает обо мне, беспокоится, как я питаюсь, как отдыхаю, не ранена ли я, а я все беру и беру, ничего не отдавая взамен. Я ненавижу себя за это.
— Шесть лет, — грустно говорит он, его темно-карие глаза стекленеют и наливаются кровью, одна половина скрыта опухшим веком. — Почему ты мне не сказала? Почему не позвонила мне?
У меня нет ответа, кроме того, который я ношу с собой повсюду. Мой ответ на все.
— Я боялась.
Он пожимает плечами и тащится к холодильнику, распахивая дверцу морозильной камеры. Он что-то достает и пинает дверцу своим черным ботинком. Когда она захлопывается, я вижу пакет замороженного гороха в одной его руке и бутылку водки в другой.
Я продолжаю наблюдать, как он делает два шага, прислоняется спиной к прилавку и сползает вниз, оказываясь в сидячем положении на полу под раковиной. Я наклоняю голову, не в силах отвести от него взгляд, когда замечаю на стойке рулон бумажных полотенец.
Да. Я должна вытереть его лицо. Он бы сделал это для меня. Он делал это для меня много раз.
Я подхожу и беру рулон бумажных полотенец, останавливаясь перед тем местом, где сидит Джейс, загораживая меня от раковины. Я наклоняюсь, смачивая толстую пачку бумажных салфеток, а затем опускаюсь на корточки рядом с ним.
Он не обращает на меня внимания, так как пакет с горохом заслоняет обзор одному его глазу, а другой устремлен на водку в его руке. Поэтому, когда я прижимаю холодное мокрое полотенце к его щеке, он отшатывается назад, роняя горох на колени.
— Прости, — шепчу я. Он настороженно смотрит на меня, потом кивает, закрывает глаза и прислоняется головой к дверце шкафа.
Я воспринимаю его кивок и неподвижность как приглашение продолжать, поэтому осторожно вытираю кровь с его лица. Часть ее уже высохла, и мне приходится держать полотенце на месте, пока она не сойдет с его лица. Тонкий материал быстро пропитывается различными оттенками красного, и мне приходится несколько раз брать свежие полотенца, прежде чем я заканчиваю.
Наконец, я сажусь на пятки, довольная тем, что сделала все, что могла. Я замечаю темно-серую рубашку Джейса, забрызганную спереди его собственной кровью и, вероятно, кровью Эллиота. Я снова протягиваю руку с последним бумажным полотенцем, намереваясь стереть кровь с его рубашки, когда рука Джейса хватает меня за запястье.
Наши глаза встречаются, и я невольно вздрагиваю. Его рука как лед. Потом я вспоминаю, что он прижимал к лицу замороженный горошек, и его ледяная кожа приобретает смысл.
— Он собирался убить меня, — говорит Джейс, имея в виду Эллиота.
Я качаю головой.
— Он не собирался.
— Он не должен сюда возвращаться. Никогда.
Я
