тебя. Боюсь, наговорит с три короба, наобещает… И сольётся.
– Я рада, что ты обо мне беспокоишься. Это правда ужасно трогательно. Но я ж не идиотка, Серёж… Я… Всё понимаю.
– А толку? – вздыхает Дорошев и, слегка меня приобняв, утыкается лбом мне в висок. Самое смешное, что он, вероятно, прав.
– Всё без толку, – вымученно улыбаюсь я. – Давай уже поедим, ты же слышал – совещание в два. Не думаю, что Сергей Зурабович обрадуется, если мы опоздаем.
Сергей невесело ухмыляется. Бросает на меня очередной задумчивый взгляд и вдруг заявляет:
– А может, твоя возьмёт. Он тебя ко мне ревновал сто пудово.
– Да ну тебя! – я отмахиваюсь и мы, наконец, поднимаемся на открытую веранду нашего любимого ресторанчика. А там уже полно народу. Обслуживание, как всегда, безупречно, но заказ приходится подождать чуть дольше. В итоге в офис мы опаздываем аж на целых семь минут. Подхихикивая, как нашкодившие первоклассники, выкатываемся из лифта и сталкиваемся в коридоре с начальством. Очень недовольным, надо сказать, начальством.
– Жду вас в совещательной.
– Отлично, я только захвачу свой комплект документов.
Совещание решаем провести в самом тесном кругу. Я думала, за шесть лет простоя Горозия заржавеет. Прикидывала в уме, сколько ему потребуется времени, чтобы заново влиться в работу и… прогадала. Шестерёнки в его мозгу крутятся со всё той же нечеловеческой скоростью. Минут через сорок я понимаю, что Сергей Зурабович ориентируется в порученном ему деле едва ли не наравне со мной. А ведь я этому проекту посвятила последние полгода жизни! Сказать, что я впечатлена, – это ни черта, мать его, не сказать. Я как дура млею от того, что он такой… Я как полная идиотка млею.
– Думаю, на сегодня достаточно. Главное я для себя понял из отчетов.
– М-м-м… Надо полагать, они вас устроили? – спрашиваю, прежде чем понимаю, что это может прозвучать так, будто я напрашиваюсь на комплимент. Горозия, что уже привстал, чтобы выйти из-за стола, застывает, придерживаясь рукой за спинку кресла. Большой опыт актёрской игры позволяет мне сделать вид, будто меня в его внимании абсолютно ничего не стесняет. Смотрю на него, не мигая. Сергей Зурабович морщит нос.
– Неплохо. Хотя мы уже имеем возможность наблюдать, что оценка некоторых рисков была ошибочной.
Я подхватываюсь:
– Только потому, что никто не мог предугадать, что изменения в экономике будут настолько глобальными! История не знала подобных рыночных тенденций. Я не могла вычислить те факторы неопределённости, которых раньше не существовало. Да и никто бы не смог. Также не было никаких поводов думать, что инфляция достигнет настолько диких масштабов. Мы даже сейчас доподлинно не понимаем, где её дно. – Мне обидно почти до слёз, но мой голос звучит на удивление ровно, где-то даже скучно и монотонно, будто меня ужасно достало разжёвывать настолько очевидные истины.
– Воу, Евгения Александровна… Я ни в коем случае не пытаюсь принизить результаты вашего труда. Я только говорю, что в нынешней ситуации придётся делать поправку на некоторые моменты, – поясняет Горозия. Обводит глазами зал и отпускает собравшихся незатейливым: – Можете быть свободны.
Я принимаюсь сгребать в папку разложенные на столе бумажки. Впопыхах роняю ручку, наклоняюсь, чтобы её поднять. Пока вожусь, переговорная пустеет. В ней остаёмся я и Горозия.
– Признаться, я удивлен. Сколько у вас было времени, чтобы сделать этот анализ?
– По три месяца на каждый банк. Первый занимался ЦБ, к его отчётности я не имею отношения.
– Это я понял. По почерку.
– Ясно. – Хватаю злосчастные бумаги, встаю. Задерживаться здесь и дальше нет никаких причин. – Видно, не зря мы пахали целыми днями без выходных. Ко мне ещё есть вопросы?
– Угу… Что заставляет молодую женщину корпеть над всякими глупыми бумажками вместо того, чтобы заниматься более подходящими ей по возрасту и статусу делами?
– Что в вашем понимании – подходящие дела?
– Ну не знаю даже. Например, ты могла бы заняться личной жизнью. Выйти замуж, родить ребёнка…
Да неужели? Я закусываю изнутри щёку. И изображая искреннее недоумение приподнимаю брови.
– А у меня с этим всё нормально, Сергей Зурабович.
– Вот как? Значит, ты замужем?
Ну, допустим, я разведена. А что тебя так удивляет, Серго? Думаешь, я для этого не вышла рожей?
– Нет. Сейчас я в разводе.
– Что, и ребёнок есть?
– Угу. У меня дочь. Хорошая девочка, души в ней не чаю.
Его бесстрастное лицо как будто вытягивается. Сатисфакция, оказывается, пьянящее, абсолютно невообразимое и прекрасное чувство. Пусть и недостойное для любой уважающей себя женщины. Впрочем, меня можно понять. Горозия ведь, наверное, думал, что я по нему до сих пор лью слёзы… Ну или сижу у окошка на попе ровно в ожидании, когда он обратит на меня внимание и бросит, как бродячей псине, очередной объедок со своего со стола в виде быстрого унизительного перепехона, удовольствия от которого столько же, сколько от зубной боли. Кстати, о ней… Интересно, он попросил Анну Витальевну записать его к врачу? А если нет? Как долго он ещё будет терпеть свою боль? Вот что за мужики? Дотянут до последнего, а потом мужественно страдают. Впрочем, какое мне до этого дело? Хочет дождаться, когда разнесёт щёку? Пожалуйста.
Сворачиваю нашу беседу и иду прочь. На этот раз Сергей Зурабович меня не останавливает. Понятия не имею, что на него нашло, когда он стал задавать мне все эти вопросы! Это не имеет никакого отношения к работе. Плюс такой интерес могут не понять те, кто нас, безусловно, слушает. С чего бы какому-то хрену с бугра интересоваться моей личной жизнью?
Захожу в приёмную, по привычке улыбаюсь секретарше и торопливо, пока Горозия меня не нагнал, направляюсь к себе, когда вспоминаю, что…
– Анна Витальевна, запишите, будьте любезны, Сергея Зурабовича к Смоленцеву. У него зуб ноет. А это не лучшим образом сказывается на его нраве, – заговорщицки подмигиваю секретарю.
– Конечно. Ко времени будут пожелания?
– Нет-нет. И так без очереди в глаза лезем. Пусть Кирилл Викторович сам назначит. Потом только не забудьте скорректировать график Сергея Зурабовича.
Оставшись в кабинете одна, закидываю ноги на стол, а затылком упираюсь в
