что произвели на меня сильное впечатление. В эти дни мало что привлекало мое внимание, но уверенность этого незнакомца оселилась в моей голове. Мне казалось, что я уже давно не встречала кого-то, кому было бы искренне наплевать на внешность и социальное восхождение.
— Отличная речь. Ты тренировался перед зеркалом этим утром?
— У тебя есть какие-то другие настройки, кроме «пресыщенной нигилистки»?
Я откинула волосы назад и одарила его самодовольной улыбкой.
— Это не оскорбление, если мне нужен словарь, чтобы понять его, — съязвила я. — Но если ты спрашиваешь, всегда ли я злобная сука, то ответ — да. Я — стерва, которую все остерегаются. Мой отец — не тот, с кем стоит связываться.
Я не хотела оправдываться, но каким-то образом именно это и сделала. Почему меня волновало, что этот самодовольный придурок не хочет моей помощи?
Легкая ухмылка заиграла на полных губах Кирилла. Такой красивый рот для такого странного лица.
— Вот как? — спросил Кирилл, подходя ближе и глядя на меня сверху вниз. Он возвышался надо мной, как неуклюжий великан.
— Именно так.
Я одарила его своей фирменной приторно-сладкой улыбкой — той самой, за которую мой отец наотмашь ударил меня в прошлом месяце. Я не переживала. Это лишь означало, что она сработала. Однако Кирилл, похоже, на нее не купился. Он смотрел на меня так, словно видел сквозь мою маску злобной девчонки.
— Тогда хорошо, что ты мой гид. Я бы не хотел оказаться на твоей плохой стороне, Молли.
Вполне возможно, что он насмехался надо мной. Кирилл протянул руку к моему рюкзаку и снял его с плеча. Его окровавленные пальцы оставили красный след на моей школьной рубашке. Он легко взвалил его себе на спину и направился мимо меня к парадным дверям.
— Молли? — никто не называл меня так, но мне это понравилось. Сразу же.
— Мне не кажется, что ты приносишь невезение, поэтому я буду называть тебя Молли, — бросил он через плечо. — Ты идешь?
— Куда ты? — я не знала, что думать об этом парне.
— Домой. Занятия закончились, не так ли?
Дом Кирилла находился на другом конце города. В бедном районе. Люди сидели у покосившихся полуразрушенных домов и смотрели, как мы проходим мимо, переговариваясь приглушенным шепотом. Молодые парни собрались вокруг машин и провожали нас агрессивными взглядами. Кирилл прошел мимо них с уверенностью, о которой я мечтала. По моей спине пробежали мурашки, когда один мужчина ступил на тротуар передо мной, в результате чего я врезалась в его скрещенные руки.
— Привет, милая кошечка.
Он рассмеялся, обнажив ряд золотых зубов. Его худые белые руки были испещрены татуировками, а на майке виднелись пятна от того, что я не хотела бы называть.
— Не она, — голос Кирилла был подобен удару хлыста.
Татуированный мужчина из ночных кошмаров усмехнулся мне, но после напряженной секунды отступил в сторону.
Я поспешила за Кириллом, сердце сильно колотилось, впервые за долгое время. Я боялась — это был настоящий, неподдельный страх. После нескольких лет благополучного оцепенения это был шок.
— Не стоило приводить тебя сюда в таком виде, — тихо сказал Кирилл, дожидаясь, пока я догоню его. — Этим парням нравятся невинные маленькие штучки, с которыми можно поиграть.
У меня вырвался оскорбленный смешок.
— Вряд ли меня можно назвать невинной.
Я не знала, почему из уст этого парня данное слово звучало как оскорбление. Он понятия не имел о домашней жизни, которую мне приходилось терпеть.
— То, что ты так думаешь, делает тебя более невинной, чем я думал, — криво усмехнулся Кирилл, раздражая меня еще больше.
Я уже собиралась дать ему отпор, когда он свернул в сад. Несмотря на то, что «сад» — это было щедрое описание, место выглядело чуть менее убогим, чем остальные в этом районе. Он открыл входную дверь, которая, конечно, была не заперта — разумеется, здесь же так безопасно, — и скрылся внутри.
Мое сердце словно подскочило к горлу. Почему я здесь? Почему я последовала за этим незнакомцем домой? У него была моя сумка, но я могла бы попросить ее вернуть. Неужели мое безрассудство, наконец, укусит меня за задницу? Запоздалая тревога пронеслась по мне, пока я стояла на пороге. Я ненавидела страх. Я ненавидела его больше всего на свете, поэтому решила игнорировать это чувство.
Я не боюсь. Во что бы я ни ввязалась, я могу с этим справиться.
Я последовала за ним внутрь.
Гостиная была такой же унылой, как и фасад дома. Чего я не ожидала, так это увидеть женщину, лежащую на диване. В нос ударил запах спиртного и дешевого освежителя воздуха. На столе рядом с переполненной пепельницей горела одинокая ароматическая свеча. Как будто женщина купила в магазине свечу в банке с ванилью и лимонной вербеной и вообразила, что с ее помощью превратит свой дом в картинку из журнала. Это не сработало.
Я неловко задержалась в дверях, снимая ботинки. Кирилл повернулся и посмотрел на меня, его рот скривился от веселья при виде моей попытки проявить манеры. Возможно, я была гораздо мягче, чем мне хотелось бы думать. Его ухмылка, несомненно, намекала на это. Мои щеки запылали. Я не привыкла к такому. Этот незнакомец выбил меня из равновесия и вывел из зоны комфорта. Все мои тщательно выработанные маски падали под его проницательным взглядом. Я закончила снимать ботинки, потому что было бы странно заново натягивать их на ноги.
— Чувствуй себя как дома, принцесса, — тон Кирилла был слегка насмешливым, но не настолько, чтобы это меня обеспокоило.
Он подошел к женщине на диване, и, согнув свое долговязое тело, присел рядом с ней.
— Мам, я дома. Я собираюсь приготовить ужин.
Женщина не шелохнулась. Мое сердце сжалось при виде нее. Это был мой криптонит. Я много лет заботилась о своей матери, и нежность Кирилла к женщине на диване что-то смягчила внутри меня.
Он встал и долго смотрел на нее, прежде чем повернуться к кухне.
— Пойдем. Я сделаю тебе сэндвич.
Я поспешила за ним и увидела, как он открывает блестящий пакет с дешевым белым хлебом. В моем доме это была контрабанда. Я не ела ничего подобного… никогда. Мой отец был не только социопатом, но и помешанным на здоровом питании.
— Так что, местный гид. Кого мне нужно обходить стороной? — спросил Кирилл, со спокойной деловитостью готовя бутерброды с арахисовым маслом и джемом.
— Ну, чудак, давай начнем с того, чья кровь на твоей рубашке, — ответила я, наконец обретя голос.
Он поднял бровь, услышав прозвище, но не
