понял. Оставалось надеяться, что он не проговорился обо мне, иначе все дело пойдет коту под хвост.
Остальную неделю в доме было спокойно. Плешецкая ни разу не вышла без мужа в свет. Внешне она никак не выражала того, что внутри у нее бушевал шторм. Когда Плешецкий уезжал на работу, я ставил прослушку в вентиляционные трубы, торчащие из стены дома. Они вели через ванную в кухню, поэтому я несколько раз нарывался на сольный концерт душевого пения. Очень недурного, хочу отметить. Несколько раз я улавливал разговор Плешецкой с Терентьевым по телефону, но они обсуждали лишь кафе.
Когда домой возвращался Плешецкий у меня был большой соблазн не снимать прослушку, но совесть не позволяла. Все же, я считал, если муж рядом, то следить за Плешецкой уже не этично.
Если в моем положении вообще разумно размышлять об этике.
С каждым прожитым днем Плешецкая открывалась мне как сюжет неплохого сериала. По вечерам она зажигает ароматические свечи, кривляется перед зеркалом и без конца расчесывает волосы. После каждого приема еды обязательно следует чай с чем-нибудь сладким. На перекус она может съесть сырые овощи даже без соли — морковку, сладкий перец, помидор. Иногда таскает из холодильника какую-то траву, предположу, что салат. Оставаясь наедине с собой, постоянно поет. Включает музыку на колонке, если есть настроение — танцует, если нет — с каменным лицом открывает рот, подпевая. К слову, это выражение лица бросало меня в дрожь. Она пользовалась им в любой ситуации — когда узнавала плохие новости о самочувствии матери, когда у Плешецкого был тяжелый день на работе и он срывал злость на ней, когда в фильме, который она пересматривает в трехсотый раз начинается грустная сцена. У Лики пропадали все эмоции, глаза становились стеклянными, и лишь одно отличало ее от робота — нахмуренные брови.
В конце концов любопытство победило, и я перестал убирать микрофон перед приходом Плешецкого. Дело было поздно вечером на кухне. Лика нарезала овощной салат, а мой заказчик сидел с телефоном в руках за обеденным столом. В краешке окна я мог разглядеть их затылки.
— Чем занималась весь день? — спросил он своим подростковым голосом.
— Ничем. С майонезом или с маслом?
— Майонез домашний?
— Наталья приготовила сегодня утром.
— Тогда с майонезом. — После недолгой паузы в неуютной тишине, Плешецкий спросил: — Ну расскажи что-нибудь, что у тебя в жизни происходит?
— Лейла меня никуда не приглашала, так что я не выходила из дома. Хочешь, спроси у Натальи, чем я занимаюсь.
— Я спрашиваю у тебя! — резко через сжатые зубы сказал Плешецкий, хлопнув по столу, но сдержав большую часть раздражения.
Лика никак не отреагировала, продолжив стучать ножом по разделочной доске.
— Завтра вечером открываем ресторан после ремонта. Будет много уважаемых людей. Надень платье поприличней, я заберу тебя в шесть.
— Зачем я там?
— Потому что ты моя жена, нет? Или это для тебя уже ничего не значит?
Мне показалось, я услышал неподдельную тревогу в его голосе. Тогда я подумал, может быть, он обратился ко мне не из чествования своего самолюбия, а потому что действительно переживал о распаде брака?
— Просто обычно ты меня никуда не берешь, вот я и спрашиваю. Конечно, то, что я твоя жена, для меня многое значит.
— Все гости придут парами, кроме того, будем угощать постояльцев. Байрамов и Сергеев придут с женами, так что, думаю, найдешь себе развлечение.
Она пожала плечами, выражая согласие.
Наш с Максом план был идеален. Мы сидели в моей машине недалеко от отеля «Plevas», где собралось уже немало людей.
— Как спалось? — усмехнулся я.
— Давай ты оплатишь мне все ночи в этом отеле? До конца жизни? Согласен получать половину своей доли в таком случае.
— У меня кончается неприкосновенный запас, — сказал я. — Теперь он уже не неприкосновенный.
Этой ночью Макс заехал в гостиницу Плешецкого, чтобы попасть на мероприятие. Пришлось выложить круглую сумму, потому что все номера были заняты, кроме президентского люкса. Я одолжил ему свой костюм, который был ему немного великоват. Наконец он причесал волосы и стал похож на приличного человека.
Я проводил его взглядом, настраивая звук на телефоне. Когда Макс отошел на достаточное расстояние, мы проверили исправность связи. Руки немного подрагивали, а настрой сбивали самоуничижительные мысли. Я боялся, что Плешецкий меня вычислит. Нарушая его личные границы ради собственных целей, я лез на рожон. Руководствуясь появляющимися во мне чувствами, я был слеп ко всем опасностям. Стал глуп и нелогичен. Но в то время я ничего не замечал, или не хотел замечать. И даже следующие слова Макса никак не привели меня в чувства:
— Напомни, зачем мы это делаем?
— Терентьев должен появиться здесь, если они достаточно близки с Плешецким, а значит с Ликой они будут контактировать в любом случае.
— Почему ты уверен, что они будут делать это прямо под его носом?
— Не уверен, но лучше перестраховаться.
Представьте, я верил в это и убеждал себя, что интуиция не подведет. Я отрицал очевидное, закрывал глаза на свое положение.
Я влюблялся вопреки.
И не понимал этого.
Как можно влюбиться в женщину, с которой даже не знаком? Ни разу не пообщавшись, не обменявшись взглядами? Я заглянул слишком глубоко в ее душу, и даже с разбитым в дребезги сердцем, смог возродить те чувства, которые когда-то презирал…
Она появилась на закате. Изящная нога в тоненькой туфельке выскользнула из машины, а за ней вышла девушка. У меня перехватило дыхание. Шелковое платье струилось по изгибам ее тела, светлая кожа в тяжелых солнечных лучах казалась бархатистой. Она накрасила губы любимой красной помадой, уложила короткие волосы небрежными волнами. Сколько женственности и красоты было в ее походке, в ее жестах…
Она не принадлежала мне.
Как бы я ни пытался увидеть в ней ту, кем считал ее муж, передо мной стояла девушка тысячи кораблей.
— Зашел в ресторан, — раздалось в телефоне.
— Отлично. Вижу Плешецких, займись чем-то естественным, не привлекай внимание.
— А у-э…
— Что?
Я услышал с каким усердием Макс что-то проглотил, причмокнув от удовольствия.
— Говорю, я уже.
— Что видишь?
— Ну… Ресторан неплохой. Устроили фуршет, официанты с подносами, прямо как в фильме, — он усмехнулся. — Диванчики мягкие, живая музыка и куча деловых мужиков. При чем все друг с другом знакомы. Боюсь, как бы меня не спросили, кто такой.
— Успокойся, никто не спросит… надеюсь.
— Вижу Плешецкую. Она подошла к каким-то двум девушкам.
— Одна высокая и смуглая, другая низкая блондинка?
— Да.
— Подруги. Подойди ближе, попробуй услышать, что говорят.
Внутри засела тревога. Я колотил
