словечки похлеще. Но вместо злости меня наполняет совсем другое чувство. Возмущенная, обиженная, Маша сейчас потрясающе красива. На щеках – аппетитный румянец. Так и тянет склониться и лизнуть нежную кожу. А потом спуститься ниже, к припухшим, подрагивающим губам, сминая их поцелуем. Заставить ее замолчать самым проверенным и безотказным способом. Я морщусь от накатившего болезненного желания. Безумно хочется, чтобы она своим сладким ротиком шептала совсем другое. Просила. Умоляла меня.
Не могу удержаться, протягиваю руку и дотрагиваюсь до ее щеки. Черчу пальцами невидимую дорожку, подбираясь к губам и останавливаясь в нескольких миллиметрах от них. Не пил ведь ни глотка, а чувствую себя так, будто успел надраться почти до потери сознания.
Перед глазами, в мыслях, везде – она. Ни думать, ни чувствовать ничего другого не хочу. Болезненная тяжесть в паху все нарастает, и, кажется, я вот-вот превращусь в того самого зверя, которым обозвала меня девчонка. Голодного и обезумевшего. Готового перекинуть ее через плечо и утащить в берлогу. А там обнимать, ласкать, лизать, кусать до тех пор, пока мы оба окончательно не лишимся рассудка.
Девушка вспыхивает еще сильнее, но почему-то не отстраняется. Смотрит на меня со смесью злости и страха. Боится? Правильно делает, я ведь точно совсем неадекватный сейчас.
Пальцы двигаются дальше, все-таки касаясь приоткрытых губ. Нежные, мягкие, такие податливые. Как будто предназначенные, чтобы соблазнять. Отчетливо представляю, как надавливаю на ее плечи, заставляя опуститься на колени, высвобождаю до боли закаменевший член и дурею от наслаждения, когда эти пухлые губки послушно обхватывают его. Вбиваюсь в ее рот, резко и глубоко, пока не приходит желаемая разрядка.
Откуда ты свалилась на мою голову? Нарисованные в голове картинки такие отчетливые, словно я и впрямь уже заполучил девчонку в свою безраздельную власть. Внутри все клокочет, бурлит, грудную клетку разрывает от растущего жара. Сам не понимаю, какой немыслимой силой удается сдержаться и убрать руку. Упираюсь в стену над головой Маши и нависаю над ней, не позволяя сбежать.
– Извини, я не хотел тебя обидеть. Наговорил лишнего, – голос хрипит, и она хмурится сильнее, но обида в глазах вроде как тает или отступает куда-то, сменяясь недоумением.
– Кого еще плохо воспитывали… – бурчит в ответ, но я понимаю, что это скорее из духа противоречия, чем потому что она действительно хочет продолжать спорить.
– Не уходи, – оказывается, я не разучился просить. – Нам сейчас не ссориться надо, а постараться узнать друг друга получше. Думаю, отцу бы этого хотелось.
Маша отводит глаза.
– У нас плохо получается… узнавать. Не люблю, когда мне хамят.
– Я извинился, – выдавливаю из себя улыбку, изо всех сил стараясь быть вежливым. Мне почему-то безумно надо, чтобы она осталась. И хотя я пытаюсь убедить себя самого, что это из-за просьбы отца, где-то на задворках сознания противно свербит мысль о том, что причина совершенно в другом.
– Не думаю, что это хорошая идея – задержаться здесь, – Маша все-таки отстраняется, отступает на несколько шагов, но не уходит, продолжает стоять рядом, косясь на меня. О чем думает? Не может же она не видеть, как действует на меня! Хоть и младше намного, но на невинную девчонку точно не похожа. Слишком уверенно себя ведет.
– Это отличная идея, – продолжаю тянуть губы в улыбке. Как она сказала: медведь? Что же, согласен побыть добрым плюшевым мишкой, лишь бы не уходила. Не готов расстаться прямо сейчас. Не так быстро. Как гребаный извращенец, если не могу получить, то хотя бы удержу возле себя на какое-то время. Пока не попустит.
Маша
– А я так не думаю! – повторяю, продолжая спорить, и зачем-то пялюсь на его улыбку.
Вот кто меня тянет за язык?! Кажется, у моего братика вытянулось лицо уже тогда, когда я упомянула спортзал. Нет, я ни в коем случае не хотела напрашиваться на очередную колкость, вот только его тон и сердитый взгляд больно задели мое внутреннее эго.
– А пар выпустить тебе на самом деле не помешает! – все-таки нахожу в себе силы и отворачиваюсь, стараясь выглядеть как можно более безразлично.
Ну вот, похоже, меня опять занесло на повороте, от моих слов его лицо становится совсем угрюмым. Черные брови сходятся на переносице, нависая над бездонными глазами, из которых еще немного – и полетят искры.
– Маш… Не уверен, что ты выбрала правильную стратегию, – медленно, с расстановкой произносит Глеб, словно пытаясь донести до меня серьезность своих слов.
Прищурившись, он снова делает шаг ко мне и тихим серьезным голосом продолжает:
– Повторяю, ты ничего не знаешь о моей жизни, и еще, я не нуждаюсь в чьем-либо сожалении, тем более в твоем. Не люблю, когда меня жалеют, поэтому и повел себя… не очень адекватно. Но и ты постарайся понять. Я не хочу ссориться.
Сжав челюсти, я буквально скриплю зубами от досады. Да лучше бы он крикнул или ладонью по стене хлопнул, выпуская пар, чем вот так тихо с гневом меня упрекать.
Вот и отужинали вместе… А ведь могло бы все быть иначе, если бы я вовремя прикусила свой язык.
Вздохнув, возвращаюсь обратно в кухню, беру полупустые тарелки – и смачный недоеденный кусок мяса летит в мусорное ведро. Я тоже не хочу ссориться, тем более в первый наш вечер. Сводный он мне, или чужой человек, – это не имеет значения, когда я отчетливо вижу в его взгляде сожаление и вину. В каждой семье имеются вагон и маленькая тележка проблем и недопониманий, и уж точно это не должно каким-либо образом душить человека, когда случается подобное. Невозможно жить без ссор. Пока мы живы, нам свойственно ошибаться, поддаваться эмоциям, сгоряча рубить с плеча… Главное, вовремя вспомнить о ценностях, о любви к своей семье, о том, что в самом деле важно.
Не оборачиваясь, слышу, что Глеб тоже входит в кухню, и произношу:
– Прости. Я уверена, настанет тот день, когда ты лично сможешь поговорить с отцом обо всех своих сомнениях.
– Я…
– Не перебивай, – поворачиваюсь от раковины и поднимаю руки, которые уже успела перепачкать в пене, сжимая намыленную мочалку для посуды, – Вы же Медведевы, а такие не сдаются!
Он снова оказывается рядом, и его грозная мощная фигура нависает надо мной. А я чувствую себя маленькой девочкой, ладонь слабеет и машинально разжимается, роняя мочалку на пол.
– Машутка… – охрипшим голосом начинает Глеб, и у меня подгибаются колени. Поднимаю подбородок, с испугом глядя в глаза мужчины. Там вьется ураган неведомых мне эмоций. Я сглатываю и пытаюсь что-то сказать,
