выпить не давали, и все перерыли, потому что меня искали.
Я тогда не поверила. Зашла на страницу в соцсетях, давно заброшенную, стукнулась к бывшей однокласснице, аккуратно поинтересовавшись, как дела. И узнала, что мои друзья детства перерыли весь город, прошерстили всех моих знакомых, где уговорами, а где и угрозами пытясь выяснить, куда я делась, куда уехала. Потом одноклассница задала вопрос про мое местонахождение, и я торопливо вышла из сети, даже не попрощавшись.
И сидела какое-то время с дико колотящимся сердцем и глазами, полными слез.
Зачем они? Ну вот зачем? Ну я же хочу забыть… Все, что произошло, такая глупость, такая страшная ошибка, перечеркнувшая все, что было между нами хорошего! Все наше детство перечеркнувшая!
Я была зла на них, моих “братишек”, сделавших со мной такое, о чем и думать без жара в груди было невозможно. Зла именно на порушенную память о единственном, что у меня было светлого в детстве: о нашей дружбе. Они отобрали у меня это, лишили.
И, судя по тому, что я слышала, о чем они договаривались тогда, даже не видели в этом ничего дурного. Неправильного. Для них случившееся было нормальным! Естественным! И они не собирались ничего прекращать, не собирались сожалеть ни о чем!
Интересно, а сейчас сожалеют?
— Мы тебя долго искали, Вет… — продолжает Ванька, — и, когда поняли, что не найдем… Блять…
Рядом тихо вздыхает Тим. Он не большой любитель говорить, но когда надо, и без слов способен все передать… Я помню.
И сейчас на меня иррационально накатывает чувство вины. Словно… Словно я должна им что-то! Словно во мне причина их душевных страданий! А я? У меня нет причин страдать? Если бы не они, ничего бы этого не было! Это они во всем виноваты! Они!
Тогда, пять лет назад…
Глава 13. Ветка. Тогда, пять лет назад...
Тогда, пять лет назад, они внезапно появились на вечернем костре в лагере. Пусть он и не был уже пионерским, но традиция вечернего костра администрацией поддерживалась и одобрялась.
Вечер уже давно перешел в ночь, вожатые, с трудом уложив детей, возвращались к костру. Это было наше время. Спокойных посиделок, когда не надо сдерживаться из-за мелкотни, можно посмеяться, даже где-то пошло пошутить. А еще попеть под гитару, выпить чуть-чуть, поцеловаться с понравившимся парнем… Летние романы в детском лагере — это же особое удовольствие. Я, правда, воздерживалась, как-то никогда не была слишком смелой для такого, а тут еще и впечатления от похорон бабушки Тима были свежи. Я , все же, много времени с ней провела, она не чужим человеком была… И Тимка, такой потерянный стоял у могилы, одинокий. Сердце сжималось от переживаний и сострадания.
А потом, когда исчез внезапно из кафе, мы с Ванькой с ног сбились, искали его. И в осиротевший их с бабкой домик раза три заглядывали же, но там было закрыто! Где его носило несколько часов, неприкаянного, расстроенного, непонятно. Может, сидел где-нибудь на лавочке, горевал. Потом купил бутылку водки, пришел домой.
Когда мы с Ванькой, уже потеряв надежду, заглянули к нему домой опять, Тимка стоял, качаясь, посреди кухни, и лицо его было… Ох, тяжело вспоминать! Невозможно!
Ванька его подхватил, уложил, а Тимка за меня зацепился и с собой потянул… И я не смогла отказать, так ему в тот момент поддержка нужна была. Наша, с Ванькой.
Я потом, весь следующий день изо всех сил гнала из головы воспоминания о странном ощущении, когда лежала между ними, горячими такими, твердыми, тяжело дышащими… Это было одновременно неправильно и правильно. Неправильно, потому что я никогда так близко с ними не находилась, ни по одиночке, ни вот так, втроем, на одной кровати… Даже в далеком детстве, когда мы все были маленькими и смешными. Ну а сейчас тем более как-то неловко это… Все же, они взрослые мужики, в армии отслужили, вернулись другие совсем… Несмотря на горе от потери и неожиданность от встречи, потому что не ждали их к похоронам, только-только отстучали телеграмму в часть, я ведь обратила внимание, какими большими и возмужавшими они стали, мои братья по детству. И лица как-то погрубели, и губы стали тверже в изгибе, а глаза какие-то совсем жесткие теперь были, взгляды такие, что хотелось прятаться невольно. И в то же время , они были одновременно не только чужими, но и родными, Тим и Ванька. И потому лежать вот так, между ними, делясь своим теплом, поддерживая их, чем возможно только, казалось правильным тоже. Тимка смотрел на меня, и его взгляд, полный боли и ожидания, заставлял сердце замирать. А рука Ваньки на талии ощущалась тяжелой и горячей… Их дыхание заменяло мне воздух и казалось невероятно обжигающим, волновало повему-то. Каким образом мне удалось заснуть в этом состоянии и положении, непоянтно…
Но удалось.
А утром, с трудом выбравшись из их каменных, ставших, кажется, еще тяжелее за ночь, объятий, я поспешила на автобус. Меня с работы отпустили всего на два дня, только на похороны, и теперь нужно было вернуться.
В суматохе, смущенная прошедшей ночью, которая все же теперь, в свете дня, казалась слегка чересчур, я забыла оставить ребятам записку о своем местонахождении. Вспомнила только в автобусе.
Пометалась туда-сюда… И выдохнула. Ничего такого, я уже через день вернусь в город, только смену осталось сдать, самые напряженные сутки.
И потом увидимся с ними.
Перед моим отъездом в Москву.
Успокоив таким образом совесть, я с головой окунулась в работу. И, естественно, не выныривала из нее вплоть до последнего в смене костра.
И сидела, уже выдохнув, вполне расслабленно, спокойно, попивая из стаканчика разливное пиво, за которым ребята смотались в деревню, и смеясь чьим-то шуткам. Рядом сидел Мишка, вожатый со второго отряда, всю смену намекавший мне на что-то большее, чем просто приятельские отношения. Я не намекалась, игнорируя все подкаты. Но вот сегодня почему-то позволила положить руку себе на плечо.
Почему?
Может, хотела понять, каково это, когда тебя обнимает… кто-то, кто не является твоим “братишкой”? Что я при этом должна почувствовать?
Я сидела, пила пиво и чувствовала… разочарование. Потому что никаких особых эмоций по поводу близости Мишки не ощущалось.
Наоборот, рука мешала, хотелось ее убрать…
Я и убрала.
А Мишка настырно положил ее обратно,
