жар дикой силы, меня окутывало этим жаром, дурманило голову.
Они шагнули ко мне от порога одновременно, оказавшись еще ближе.
— Ветка… Ветка, Ветка, Ветка…
Ванька, часто и неглубоко дыша и невольно привлекая мой взгляд к широкой груди, такой крепкой под облепившей ее мокрой майкой, неожиданно поднял руку и сильно, с нажимом, начал убирать мои волосы за ухо. Рядом, за спиной, раздалось недовольное ворчание Тима, а на мои плечи легли его смуглые, цепкие пальцы.
— Вет… Красивая такая… Поцеловать хочу…
Пальцы Ваньки с лица скользнули на затылок, притягивая ближе, и я, не понимая происходящего, уперла ладонь в мокрую грудь, обожглась о бешено стучащее прямо под пальцами сердце, вздрогнула всем телом.
Ворчание сзади превратилось в предупреждающее рычание, смуглые ладони прошлись по плечам… И стянули широкие лямки майки, оставляя голыми лопатки… Я хотела обернуться, все еще не соображая ничего, но всем телом ощущая опасность своего положения.
Никогда я не испытывала страха рядом с ними. Наоборот, только защиту, только безопасность.
Никогда.
До сегодняшнего дня. До этой минуты.
Они что-то делали со мной, одновременно, вдвоем, что-то до такой степени невозможное, неприличное, что у меня и названия этому не было.
Я не понимала, как регировать в изменившейся в одно мгновение реальности, не понимала, что делать… Как это остановить. Это же надо остановить?
— Что вы… Ваньк… Что…
Протест выразился в неловком булькании горлом, куда упали и не смогли нормально сказаться глупые, невнятные слова, и в нелепо упирающейся в грудь Ваньки ладони.
Вторую ладонь забрал в свои горячие пальцы Тим, и я с ужасом и каким-то порочным превкушением ощутила, как он прикасается к предплечью губами. Легко-легко. Мягко. Обжигая и оставляя на коже огненные следы. Все выше, выше, выше…
Я ощущала это, неотрывно глядя в серьезное сейчас лицо Ваньки, и должно быть, в глазах моих было столько непонимания и безумия, что он, неожиданно изогнув губы в поразившей в самое сердце жутко порочной усмешке, наклонился ниже.
Прямо к моему лицу.
— Хорошая такая, Вет… Красивая… Можно?
“Что можно? Что? Что?” — хотелось закричать мне, но в этот момент горячие губы Тима добрались до кожи плеча и неожиданно жестко вжались в него, причиняя легкую, будоражащую боль.
Я дернулась, словно от разряда тока, и в то же мгновение Ванька лизнул меня в щеку. Как зверь. Длинно, от подбородка до скулы.
Я только ахнула, моментально слабея в коленях и непонимающе тараща безумные глаза за его спину. На стену дождя в проеме сарая.
Они прижались ко мне одновременно, так сильно, что дышать не могла. Да и нечем было дышать. Только ими, только через них.
Ванька, низко, жарко застонав, словно вкус моей кожи причинил ему боль, рванул майку, уже спущенную Тимом до середины плеч, ниже, обнажая грудь, и тут же положил обе ладони на нее, обжигая своей бесцеремонностью так, что у меня все внутри заныло. А Тим, развернув меня чуть-чуть за подбородок и поразив до глубины души голодным, бешеным блеском глаз, жадно вжался в раскрытые в протесте губы, сразу проникая языком в рот, заставляя меня задохнуться от изумления и непонятного сладкого ужаса.
Меня никогда еще не целовали…
И тем более, не целовали так…
Ощущение падения, вихря, кружащего меня, кружащего, кружащего…
Неожиданно острая боль от прикушенного соска.
Я изумленно распахнула ресницы, не понимая, что происходит.
Они меня словно в воронку черную за собой утянули, беспросветную.
И Тим, уже оторвавшийся от моих губ и сладко кусавший шею прямо возле бешено стучащей венки, и Ванька, склонившийся с высоты своего роста к моей груди и теперь терзавший мокрые уже не от ливня, а от его слюны соски губами…
Внезапно всего этого стало невероятно слишком для меня, небольшой просвет в голове сделал свое дело, я вскрикнула и, непонятно, каким образом, сумела вывернуться из их рук.
Отшагнула вглубь сарая, прикрывая голую грудь и нелепо выставляя перед собой ладонь.
— Нет… Вы… Вы что? Нет…
Они стояли передо мной, такие разные и такие одинаковые сейчас, с одинаково голодными взглядами, с бешено рвущимся из ходящей ходуном груди дыханием…
И я ощущала, как разбуженное их непрошенными, странными для меня ласками тело дрожит, как губы не могут выговорить слова, те самые, способные остановить их. И возможно ли это вообще? Возможно ли их остановить?
— Я… Я пойду…
Мне нужно было только выбраться отсюда, как-то обойти их обоих, друзей моего бесшабашного детства, в одно мгновение ставших опасными и пугающе-притягательными.
Мне нужно было найти слова, чтоб достучаться до них, чтоб включить мозги. У всех. И у меня, в том числе.
Потому что губы горели, шею жгло, а грудь, потеряв так нужную ей ласку, требовательно ныла.
— Вет… Слушай… Ну разреши, а? — голос Ваньки звучал на удивдение жалобно, просительно даже, — Ветк… Дай… Ну, пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста… Хочу тебя, сил нет…
— Что? Что? — задушенно шипела я, отходя все дальше и дальше в глубь сарая, желая хоть как-то выползти из-под их бешеного влияния.
— Вета… Блять… — разговоры никогда не были сильной стороной Тима, им он предпочитал действие.
И сейчас тоже сделал выбор в эту пользу, просто шагнув вперед. Ко мне.
Следом за ним, словно брат-близнец, двинулся Ванька.
— Нет… Я не… Да вы что? — торопливо зашептала я, отступая назад и пытаясь под их горячими взглядами вернуть на место болтающуюся на талии майку.
— Пожалуйста, Вет… Пожалуйста…
Ванька шептал эти, такие простые и такие безумные слова, и я не хотела понимать, что именно он хочет от меня. О чем просит… Не хотела впускать себе в голову это.
Тим не говорил больше ничего. Просто двигался ко мне.
А я - от них.
До какой-то деревяшки, попавшейся под ноги.
Я запнулась и с негромким криком полетела назад, прямо в мягкую, перепревшую после дождя траву.
Задохнулась от неожиданности, страха, забарахталась , пытаясь выбраться…
И не смогла. Потому что меня сразу с двух сторон прижали горячие, влажные, обжигающие просто тела моих друзей. Тех самых мальчишек, что всегда защищали, с кем мы бегали по улицам нашего города, разведывая заброшенные участки в частных домах, чтоб залезть
