туда и полакомиться дикой малиной и яблоками…
Тим, когда я в реке наступила на банку и порезала ногу, нес меня на руках до медпункта, пока Ванька бежал впереди, расчищая нам путь.
Ванька бросился на свору одичавших собак ,окруживших меня, с длинной палкой, чтоб разогнать, а Тим в это время кидал камни, метко, чтоб не попасть в меня…
Сейчас они, эти бывшие мальчишки, которым я привыкла доверять, как самим себе, делали со мною что-то невероятное. Порочное. Неправильное.
И у меня не было сил противостоять их настойчивости!
Трава, мягкая, совсем не колючая, одуряюще пахла, смешиваясь с запахом наших тел, а я не понимала, кто из них меня сейчас целует, кто гладит, кто жадно приникает в груди, сильно и грубо прикусывая соски до неожиданно приятной боли.
Я все еще шептала свое “нет, нет, нет”, я все еще пыталась снять с себя их настойчивые руки, увернуться. Но уворачиваться было некуда. Стоило убрать от себя руки одного из парней, его тут же сменял другой. И в какой-то момент я устала бороться. Устала взывать к их разуму. Не было там никакого разума. И у меня тоже не было. Они отключили.
Их жаркое дыхание, их руки, их губы, скользящие по телу, так, что , казалось, не осталось ни одного сантиметра кожи, который бы не зацеловали, не заласкали…
Куда-то улетели мои шорты, мое немудрящее хэбэшное белье, а я даже не заметила этого момента.
И не заметила, когда мои пальцы принялись скользить уже по голой , горяченной коже… Это было приятно. Это было безумно и одновременно сладко.
Я периодически закрывала глаза, не выдерживая остроты происходящего.
Когда в очередной раз открыла их, то увидела над собой лицо Тима. Он опирался на кулаки по обе стороны от моей головы, а ниже был совершенно голый.
Почувствовав упирающуюся в живот твердость, я на мгновение пришла в себя и дернулась испуганно, опять складывая исключительно губами свое “нет”.
— Не бойся, Вет, не бойся… — жарко зашептал он, наклонившись ко мне еще ниже, — я аккуратно, веришь? Не будет больно, не будет… Хорошо будет…
Я не понимала, о чем он, просто дрожала всем телом, никак не умея побороть то безумное возбуждение, которым горело все тело. Они меня заразили, свели с ума.
Тим откинулся назад, садясь передо мной на колени и еще шире раздвигая безвольно дрожащие ноги. Я посмотрела в его пах и застонала от страха.
Тут же перед перед моим лицом возник Ванька, до этого возившийся в стороне, с приглушенным матом стягивая мокрые насквозь джинсы.
— Не бойся, малыш, не бойся… На меня смотри, на меня… — он неожиданно наклонился, прижимаясь к моим губам, жадно и исступленно целуя, и в это мгновение я ощутила острую, дикую, невероятную боль!
Вскрикнула, сжала зубы, прикусывая Ваньке губу до крови.
Он оторвался от меня, утирая рот, повернулся к Тиму, с внимательной жадностью рассматривая, как он погружается в мое тело до основания.
Я, чувствуя безумное растяжение, ощущая, что меня сейчас буквально разорвет изнутри, тоже смотрела туда же. И умирала от боли… И какого-то , совершенно дикого возбуждения. Оно не делось никуда, приглушилось болью, переплавилось, создавая нечто новое. Нечто безумное.
Тим с выдохом опустился на меня и жадно прижался к окровавленным губам, слизывая кровь и заставляя меня раскрыть рот шире, принимая его язык в себя.
И двинулся в это же мгновение. Так больно, до искр из глаз!
Я , не выдержав, мстительно прикусила и его губу, ощущая радость от того, что сделала ему больно.
Тим оторвался от меня, переглянулся с Ванькой, усмехнулся… А затем закинул обе моих ноги себе на плечи и снова двинулся во мне, короткими мощными толчками, вышибая каждым движением хриплые вскрики.
Я беспомощно мотала головой, тянула руки, не понимая, что хочу сделать, то ли оттолкнуть, остановить боль и безумие, то ли продлить их.
А потом и не тянула, потому что оба моих запястья попали в плен ладони Ваньки. Он прижал их над моей головой, буквально растягивая меня по прелой прошлогодней траве, целовал грудь, по очереди прикусывая уже болящие от возбуждения соски и бормотал, бормотал, бормотал бесконечно:
— Красивая, красивая какая, малыш, Ветка наша, наша, наша, красивая… Мне дашь потом, да? Дашь? Я хорошо сделаю, хорошо… Тебе понравится…
Я мотала головой, ощущая поднимающееся изнутри горячее, влажное , всепоглощающее безумие, которое дарили равномерные , жестокие движение Тима, его хриплые выдохи, сплетающиеся с умоляюще-восхищенным бормотанием Ваньки и собственными жалобными стонами, умирала от смеси боли и удовольствия, и не могла ответить на просьбы Ваньки… Просто физически не могла.
Когда Тим, хрипло выдохнув, резко вышел и перевернул меня, я даже пискнуть не успела.
Оторопело схватила в горсти траву, уставилась перед собой… Ощущая, как опять все внутри натягивается от медленного, неотвратимого вторжения.
И невольно выгибаясь ему навстречу.
Это было что-то совершенно инстинктивное, животное желание облегчить боль, сделать приятное жестокому партнеру, чтоб смилостивился и был нежнее. Аккуратнее.
— Малыш… Оххх… Как круто… Малыш… Да…
Голос Ваньки слышался откуда-то сверху, а перед моими глазами оказался Тим. Он властно приподнял меня за подбородок и поцеловал в красные от уже запекшейся крови губы. Ему было плевать, что на моих губах смешалась кровь его и Ваньки, как, судя по всему, было плевать, что сейчас именно Ванька берет мое слабое перед их властью тело.
Я осознавала происходящее, но как-то странно. Словно не со мной творились все эти пошлые, неправильные вещи.
Словно не меня сейчас по очереди брали мужчины, бесстыдно заставляя прогибаться и раскрываться для них.
Словно не мне шептали, сладко, искушающе, умоляюще сразу два хриплых от возбуждения голоса… Словно не я плавилась от этого, сгорая в их настойчивых, жадных руках стеариновой свечой…
Грубая ладонь Ваньки прихватила меня за рассыпавшиеся по спине волосы, движения стали жестче, уже не принося боли, а вызывая внутри странный, будоражащий отклик.
Тим мягко приподнял меня, заставляя встать на колени и опереться на грудь Ваньки, взял мою руку и сжал на своем члене, водя ею вперед и назад в быстром темпе и не отрывая от меня безумных темных глаз.
Жесткая рука Ваньки перехватила под грудью, сильнее вжимая в себя, он
