плечами. – Что думаю. А ты же сама ратовала за честность.
– В таком случае ты ошибаешься насчет Петьки. Ты его совсем не знаешь. Мы с ним друзья. Может, тебе и не понять, но друзья поддерживают друг друга без всякой личной выгоды.
– А ты еще наивнее, чем я думал. Но этот пафос у тебя в голове лишь до поры до времени. Пока не обожжешься.
Как же раздражает его цинизм и непоколебимая уверенность в собственной правоте! Меня он явно считает честной дурой, а остальных кем? Он же никого ни в грош не ставит. Даже вон Петьку с грязью походя смешал. И вообще на всех всегда взирает, как на ничтожных букашек. Интересно, он вообще хоть кого-нибудь уважает? Родителей хотя бы...
– Горр, что с тобой не так? Почему ты видишь в людях только плохое? Даже в хорошем, честном и смелом поступке ты выискиваешь какую-то корысть?
– Может, потому что хожу без розовых очков?
– А, может, потому что у тебя самого нет и никогда не было настоящих друзей? И ты просто не в состоянии понять, что такое дружба? Вокруг тебя, конечно, много кто вьется. Они выслуживаются перед тобой. Пляшут под твою дудку. Но они никакие не друзья, а просто подпевалы. Вот они как раз думают только о себе и крутятся рядом с тобой из выгоды. Ну и снобизма.
– Так люди в принципе эгоисты. Все думают в первую очередь о себе, и это нормально. Это базовый инстинкт.
– Не все. И я думаю, что у тебя нет друзей, потому что ты сам такой – циничный и черствый. Такими же людьми и себя окружил.
– А у тебя, значит, настоящие друзья? Которые с тобой и в огонь, и в воду, что бы ни случилось? Которые не солгут, не предадут? – он по-прежнему улыбается, но в глазах вспыхивает нехороший блеск.
Может, у меня паранойя, но я вижу, как что-то темное и опасное явственно проступает в его взгляде. И от этого его взгляда внутри всё замирает и хочется отшатнуться. А лучше – сбежать без оглядки.
– Да, – отвечаю тем не менее, правда голос звучит не так уверенно, как хотелось бы. Но это не потому, что я сомневаюсь в Петьке или Соне, нет. В них обоих я уверена, как в себе самой. Просто у меня возникло ощущение, будто Горр сейчас втянул меня во что-то плохое. Точнее, в то, что закончится очень плохо. И пути назад нет…
– Ну, посмотрим, – улыбается Горр, а у меня мороз по коже. – В последнем задании, кстати, будет future perfect continuous.
Я смотрю на него в замешательстве, и он снисходительно разжевывает, что именно нужно написать:
– Will have been learning…
Я заливаюсь краской, потому что его подсказки для меня унизительны. Затем он поднимается из-за парты, кладет свой тест на учительский стол и выходит.
С минуту я сижу в растрепанных чувствах. От разговора с Горром у меня осталось ужасное чувство. Я даже объяснить словами это не могу. Мне просто плохо. Я настолько подавлена, что нет сил дальше думать над тестом и сдаю его, как есть.
И тут заходит Олеся Владимировна. Смотрит внимательно на меня, как будто что-то ее смущает:
– Лена, с тобой все в порядке? Герман тебя не обижал?
– Нет.
И ведь правда – не обижал. Но он словно подвел меня к самому краю пропасти и отобрал опору. Может, это, конечно, просто мои фантазии.
Пока я собираю вещи в сумку, Олеся Владимировна взглядом пробегает по верхнему – моему – тесту.
– Лена, ты спешишь? У тебя тут несколько ошибок. На времена, в основном. Если никуда не торопишься, можем их разобрать. У меня как раз сейчас окно.
Я возвращаюсь на место и снова достаю из сумки тетрадь и ручку.
Стоит ли говорить, что Горр был абсолютно прав в своих подсказках? Только мне от этого почему-то еще хуже на душе становится.
Домой прихожу позже обычного. Поднимаюсь к Петьке, но его до сих пор нет. Конечно, он мог пойти куда угодно. Но я волнуюсь. Вдруг наши его опять подловили после школы и избили? Не похоже было, чтобы они угомонились.
Набираю его, но на звонок он не отвечает. Правда, спустя пять минут от него приходит сообщение:
«Не могу говорить. У тебя все в порядке?»
Отвечаю:
«У меня – да. А у тебя?»
«Все отлично».
Только на душе все равно неспокойно. Хотя, может, это все еще отголоски странного разговора с Горром. До вечера занимаю себя уроками и уборкой, но это беспокойство свербит, не смолкая.
Чернышов приходит домой затемно – мы с бабушкой уже спать легли. Я, правда, уснуть еще не успела.
Что странно, я не слышала, как он поднимался, хотя обычно Петька топает как слон, и ступени под ним стонут и скрепят на весь дом. А тут – ни скрипа, ни шороха. Зато теперь над головой отчетливо слышу его шаги. Слышу даже, как тетя Люда его о чем-то спрашивает, а он басит в ответ.
«Завтра спрошу, где он так долго был», – думаю я и с этой мыслью засыпаю.
Утром Петька заходит за мной в школу. И мне кажется, в нем что-то неуловимо изменилось. Потом понимаю – вчера он был сердитый, угрюмый и дерганый, а сегодня – источает радость. И болтает без остановки. А я слушаю вполуха. Всё думаю о словах Горра и гадаю: передать Петьке или нет. Я вообще-то сплетни и всё такое ужасно не люблю. А передавать чужие слова – дело неблагодарное и неблагородное. Так что иду помалкиваю.
– А ты знала, что у Горра, оказывается, есть свой ресторан? – вдруг врывается Петька своим вопросом в мои раздумья.
Фамилия Горр действует на меня как условный сигнал. Я сразу сосредотачиваюсь. И настроение у меня тоже сразу портится.
– Откуда мне знать?
– Прикинь, да? Я сам не знал. И не какая-нибудь там кафеха, а прям шикарный такой ресторан. Ну, то есть не его, конечно, а его бати, но, можно сказать, что и его тоже. Он там сам как хозяин… Когда хочет – заходит, кого хочет – приводит, что захочет – берет, и всё, естественно, бесплатно. И все там вокруг него на цыпочках: Герман Александрович… как мы рады вас видеть… что вам подать… –
