восторгается Петька. – Прикинь? Александрович!
– А ты откуда всё это знаешь? – спрашиваю его, и тут же замечаю, как Петька разительно меняется в лице. Довольная улыбка тотчас сползает, блеск в глазах гаснет, а взгляд становится бегающим.
А я чувствую, как вдоль позвоночника струится противный холодок. Неужели Горр его уже обработал? Так быстро?
– Ну… пацаны сказали, – сознается Петька сконфуженно.
– Какие пацаны? Наши? – удивляюсь я.
– Ну да.
– Когда?
– Да не помню уже, – Петька явно юлит.
– Вчера?
– Ну, вчера, – отводит он глаза.
– Петь, ты с ними вчера разговаривал? – не верю своим ушам. – Про ресторан Горра?
– Ну, не только про это…
– Они же тебя избили!
– Ой да какой там избили! – бубнит он. – Помахались немного. Чё такого?
– Они вчера весь день тебя оскорбляли! Петь, ты чего? Ты в самом деле после всего с ними общался?
Петька отворачивается.
– Петь? – я останавливаюсь и дергаю его за рукав.
Он тоже останавливается, резко разворачивается ко мне.
– Ну что? Что Петь? – сердится он. Желваками играет. – Ну, чего ты раздуваешь из мухи слона? Когда надо – я тебя поддержал. Чего ты еще от меня хочешь? Чтоб я все время под тебя… делал всё по-твоему? Да, мы с пацанами всё вчера перетерли. Порешали между собой. Нормально теперь всё. А ты как хотела? Чтобы нас всем классом гнобили до конца года? Чтоб меня из команды погнали, да? Накануне матча! Чтоб пацанам в падлу было за руку со мной здороваться? Чтоб мы были оплёванные, но гордые? Так ты хотела?
Петька почти кричит, так, что на нас оглядываются прохожие.
– Ну что ты на меня так смотришь? – произносит он уже тише.
– Идём в школу, – через силу говорю я. – А то на урок опоздаем.
И шагаю вперед, а у самой веки жжет от подступивших слез.
Петька вскоре догоняет меня.
– Лен, ну, прости. Ты обиделась, да? Лен, ну не обижайся… Я это… погорячился малость. Я не хотел. Просто на таком нервяке эти дни, вот и сорвался. Ну, прости. Я – дурак. Ну, хочешь я не буду больше с пацанами общаться? Вообще. Пошлю всех лесом и сам из команды уйду? Хочешь?
– Петь, это решать только тебе.
– Я серьезно. Если хочешь – пошлю их нафиг. Только не обижайся, а? – Петька заглядывает в глаза, и вид у него при этом виноватый и жалостный. Ну как на него злиться? Хотя я и не злилась. Это, скорее, легкое разочарование. Ведь для меня самой просто немыслимо общаться как ни в чем не бывало с теми, кто недавно пытался тебя унизить.
Когда подходим к школе, у ворот останавливается черный кадиллак, на котором привозят и увозят Германа. И Чернышов заметно прибавляет шаг, так, что я едва за ним успеваю.
– Ты куда так заторопился?
– Сама же сказала – на урок опаздываем, – бурчит он.
В школьном вестибюле – как всегда перед первым уроком – толчея. Но я сразу замечаю группку наших. Они тоже нас видят. Точнее, первым увидел Гаврилов, а потом, как по команде, оборачиваются все. А вот Петька почему-то делает вид, что не замечает их и быстро проскакивает в гардероб.
В спешке раздевается сам, хватает мою куртку и, расталкивая, других сдает нашу одежду гардеробщице. Я пробираюсь сквозь кучку галдящих семиклассников и иду к выходу, и в этот момент в дверях гардероба появляется Горр.
Я успеваю поймать его взгляд, пристальный и как будто горящий. Взгляд охотника, обнаружившего свою цель. Мне становится не по себе, даже внутри ёкает.
Я хочу обернуться, посмотреть, где там Петька застрял, и скорее сбежать от этого взгляда – как вдруг мне в спину ударяет что-то большое и очень тяжелое и буквально валит с ног. Сзади кто-то вопит, кричит, взрывается хохотом. А я, беззвучно охнув, лечу вперед, понимая, что сейчас растянусь на полу, под ногами у всех. Под ногами у Горра.
И тут меня кто-то ловит за предплечья… Не кто-то – Горр. Я уже стою, вернув равновесие, а он все еще меня держит. И смотрит прямо в глаза. Только совсем не так, как мгновение назад. Без этого своего насмешливого прищура. И при этом молчит. Хотя я тоже молчу, только дышу тяжело и часто от внезапно пережитого испуга. Потом он опускает взгляд на губы.
– Осторожнее, – наконец произносит он серьезно, отводит глаза и сам отходит в сторону.
Я оглядываюсь на Петьку. Он тут же подбегает ко мне, по пути отвесив подзатыльник кому-то из семиклашек. Поднимает с пола мою сумку, протягивает мне, и мы вместе выходим.
– Горр тебе что-нибудь сказал? – бубнит Петька. – А что он тебе сказал? Чего он вообще так долго тебя держал? Не, спасибо ему, что он тебя поймал, но чего так вцепился? Чуть ли не обнимался…
Только я все еще в каком-то оцепенении.
– Что это было? Кто меня толкнул?
– А-а, да это не тебя. Это придурки из седьмого класса подножку поставили толстому. А он на тебя повалился. Я тоже рванул к тебе, но Горр этот… Ну так он тебе что-то сказал?
– Идём уже, – говорю я, потихоньку приходя в себя.
Третьякова меня удивила. Кто бы мог подумать, что в этой тихоне столько упрямства и прямо-таки железные принципы.
Нет, я примерно догадывался, что она не захочет врать, что Жучку пожалеет, распереживается, но не ожидал, что пойдет до конца, прекрасно зная, что остальные ее честность, мягко говоря, не заценят. Она ведь не слабоумная, чтобы этого не понимать. И все равно сделала по-своему.
Дэн по сравнению с ней имел жалкий вид. Бледнел, трясся, заикался. Скулил как побитый пёс. Особенно это заметно на контрасте с тем, как азартно он накануне гонял Жучку. Такие метаморфозы всегда забавляют. А вот она ничего так держалась, не дрогнула.
Я даже пожалел, что замутил эту акцию в его поддержку. Если б не Ямпольский с этим его: «Ничего нельзя поделать…», мне и в голову бы не пришла эта затея. Только теперь уже что...
В принципе, мне на Дэна плевать. Что есть он, что его нет – без разницы. Обычный туповатый и мелкотравчатый быдлан, косящий под «своего». Но для наших –
