в направлении кровати.
— Как ты вошел?! — сердится. — Уходи! Я не хочу тебя видеть, Илья. Я больше не хочу… ни видеть, ни слышать тебя! НИ-КОГ-ДА!
Я настолько рад ее видеть, что не обращаю внимания на слова и на попытки отпихнуть, когда мои руки сплетаются вокруг нее.
— Отпусти! Отпусти…
Сжимаю лишь крепче, целую хаотично всюду.
— Люблю тебя, Ксюш. Безумно люблю… У меня сын, но он появился до наших отношений с тобой!
— Вот как! А что насчет наших отношений? — пихает меня со всей силы, и потом бессильно плачет, плачет мне в грудь. — Я знаю о договоре между тобой и моим отцом… Все знаю!
Эти слова прозвучали, как выстрел, в оглушающей тишине.
— Все… Все про вас знаю, лжецы! — повторяет Ксюша, залепив мне пощечину.
— Как? Ксюш…
— Не надо говорить мне: дорогая, это не то, что ты думаешь. Я случайно нашла папины записи. Между заметкой о походе в онкологический центр и списком продуктов… Написано о тебе! А позже о том, что он заметил, как я на тебя среагировала. Он заметил, что ты мне понравился… «Моя девочка стала совсем взрослой. На него он смотрит иначе, никогда не видел у нее такого взгляда. Это взгляд женщины…» — передразнивает. — И потом он попросил тебя за мной приударить. Интересовался нашим романом и дал добро на свадьбу. Я думала, что ты меня любишь… А ты… Ты просто расплачивался за услугу! За спасенную жизнь сына… Боже! Да ты… Ты… Как проститутка! Натурой отрабатывал! — злится, выдавая совсем уж нелогичную чушь. — И ты меня не любил. Не любил! Ты играл… Просто играл!
Мне даже возразить нечего. Я испытываю лишь глухое раздражение от того, что все раскрылось.
Раскрылось именно так.
Насмешка судьбы, не иначе…
Или просто бумеранг, закон мироздания.
Все тайное становится явным. И, как всегда, оно вскрывается в тот самый момент, когда уверен, что ничего не помешает быть по-настоящему счастливым.
Но только настоящему нет места там, где есть ложь и обман. Это хлипкая основа, ненадежная. Может продержаться не один год, а потом резко дать крен, и все полетит в тартарары.
— Я тебя люблю, Ксюш. Люблю… Сейчас люблю… У меня нет отношений с Кариной, я тебе не изменял.
— А это… Это уже не имеет значения! — снова плачет — И знаешь… Лучше ты бы просто изменял. Лучше бы ты оказался типичным, анекдотичным мужиком, которому в браке стало пресно, скучно. Лучше бы ты к другой женщине в трусы залез от банальщины… Лучше бы ты оказался тупым изменником, чем предателем!
— Где эти записи? — спрашиваю с холодным бешенством.
Теперь я зол на Седова. Какого черта он все это записывал и не избавился вовремя? Сам твердил, чтобы ни одна живая душа не узнала…
— Какая разница, где они?! Выкинуть хочешь? Но ложь из нашей жизни не выкинешь!
И правда, какой в этом смысл?
Или это такая изощренная месть Седова — мне?
Месть за то, что я вынудил… вынудил его сделать операцию Давиду?! Тогда Седов просто сказал:
— Никаких гарантий, что мальчик выживет. Шансов выжить у него меньше, чем умереть.
Тогда я знал, что не решусь… Больше никогда не решусь завести детей. Но с тем ребенком, который уже был, надо было что-то делать!
— Я согласен на риск. Мать ребенка подпишет все бумаги.
— Хорошо. Но с тебя ответная услуга. Любая. Все, что я ни попрошу. Поклянись…
Если эти записи о делах минувших дней — месть, то месть слишком жестокая, ведь удар пришелся на Ксюшу.
Она
Илья молчит, немного разжимает объятия, я отсаживаюсь подальше, насколько это возможно.
— Откуда у тебя ключи от папиной квартиры?
— Давно сделал дубликаты.
— С какой целью? — спрашиваю с вызовом.
— Ксюш, — выдыхает с болью. — Ты кого во мне сейчас видишь? Воришку-подлеца, что ли? Я сделал дубликаты на всякий случай, потому что после смерти папы ты была ужасно рассеянной, несколько раз теряла свои ключи. Помнишь? Я всего лишь заботился о тебе.
— Все, как папочка велел, да?
— Ты нарочно растравливаешь себя. Делаешь все, чтобы возненавидеть, — тихо добавляет он.
— Да! Да, это так! Я хочу тебя ненавидеть, и мне совсем немного до этого осталось! Ну же!
Я толкаю его в плечо ладонью.
— Признайся! Я никогда тебе не нравилась. Ты меня не хотел и представлял на моем месте другую!
— Нет!
Голос Ильи сердитый, глаза сверкают, как молнии во время сильного шторма в открытом море.
— Это бред! Ты мне нравилась, как девушка. Всегда нравилась. Ты манкая, чувственная… Тебя невозможно не хотеть, Ксюш. И я был искренен с тобой в постели. Черт побери, каждый оргазм неподдельный, каждая ласка. Я на самом деле кайфовал от нашей близости, от того, как ты раскрываешься, учишься любить свое тело.
— Хватит, — краснею.
Никогда не могла остаться равнодушной. Илья не самый разговорчивый, но в постели во время секса всегда сыпал откровениями, от которых хотелось сгореть без остатка, и мы горели.
Вдвоем.
Теперь я горю в сомнениях, было ли это по-настоящему?
Могу ли верить ему?!
— Я соскучился безумно.
— По Карине иди скучай и по сыну.
— Вот по кому я точно не скучаю, это по Карине, — мрачно отвечает Илья. — У нас давным-давно были приятные встречи без обязательств. Я даже не могу назвать это романом. Все обговорили на берегу. Но она прониклась и захотела большего. Начала вести себя, словно ревнивая собственница, пыталась меня хитростью к себе приблизить. Я с ней расстался. Она забеременела. Мы обговорили аборт, она уехала к родителям надолго, а потом… Потом позвонила однажды и начала рыдать, что родила от меня сына, и что он серьезно болен.
Не хочу слушать его оправдания!
Но разве я от него сейчас смогу убежать?
— Ксюш, пожалуйста. Выслушай! — добавляет Илья, прочитав у меня на лице желание остановить поток его слов.
— Твой сын серьезно болен.
— У него болезнь сердца, сложности с кишечником, часть заменена полностью.
Илья трет переносицу, когда говорит это. Его голос даже меняется, когда он рассказывает, какие сложности есть у его сына.
Я ревную. Дико ревную, потому что чувствую, что Илья проникся мальчишкой, что любит его и переживает за его жизнь.
Глупо и некрасиво ревновать к маленькому, больному мальчику, но я ревную… Ревную наших с ним несуществующих деток к тому сынишке, который уже есть.
— Это вечные больницы, обследования, контроль за его здоровьем и страх… — пауза. — Страх, что несмотря на все усилия, что-то может пойти не так, и все…
Илья делает паузу,
