Мама не в порядке.
Дело было сразу во всем. В пересоленном жарком, которое Марина только попробовала и тут же тихонько отодвинула на край стола, а мама уплетала с жадностью голодающего путника, пачкаясь в соусе. Во всех ее движениях, которые то замедлялись, то убыстрялись до торопливости одержимого. Мама Оля ежеминутно терла руку об руку, хрустела пальцами, вставала, садилась, резко оборачивалась то на окно, то на дверь. Не выдержав, Марина поймала ее за руку:
– Мамуль, присядь. Такое ощущение, что ты постоянно куда-то бежишь…
– Я? Нет, с чего бы… Куда мне бежать… – растерялась мама. Она с покорностью большой и одутловатой мягкой куклы опустилась на стул, но не успел еще закипеть чайник, как она уже снова оказалась на ногах.
– А Надя, Надюшка-то наша как? – вдруг перебила она дочь.
Марина замолкла.
– Ты что-то совсем ее… запропастила. То есть забросила, я хотела сказать «забросила».
И внезапно после этой оговорки Марине стало по-настоящему страшно. То, приближение чего она так боялась и так остро ощущала, наконец встало прямо перед ней. Серое и вязкое. Дыхание беды коснулось ее затылка, и волосы на нем поднялись. Ох, не зря ей мерещился Босх, не зря она листала энциклопедию. Это все имеет к ним отношение.
– Мамуля… Ты что, не помнишь ту историю? Про Надю. Как она оболгала Ваську?
– Кого, Ваську? Ах, Ваську… Ну-ну, помню, конечно, не говори глупостей.
Она не помнила. Понятия не имела, что за история и кто такой Васька. И Марина отчетливо видела это по глазам, которые так и не смогли сфокусироваться на одной точке и все блуждали по кухне и не останавливались.
«Ничего еще не ясно, ничего не доказано», – твердила Марина себе полночи. Наутро она уже была готова убедить себя, что все показалось, почудилось и это только богатое воображение вкупе с излишней эмоциональностью и драматизмом. Не зря же Васька так любит прочить ей «Оскар в студию». Но чтобы полностью разувериться в подозрениях, Марина прогуляла две первые пары и отправилась в школу, где во втором «А» все еще учительствовала мама Оля.
– Хорошо, что ты пришла! – обрадовалась завуч начальных классов, только заметив ее на пороге. – Я уж собиралась звонить, а ты сама…
И одной этой реплики, полной заискивания и облегчения, хватило, чтобы Марина поняла: не почудилось и не показалось.
Коллеги уже давно заметили за мамой Олей странности. Рассеянность, плохую память.
– Я уж грешным делом подумала, может, пьет она, – призналась завуч, понизив голос. – Ну, папа-то у вас… После такого горя всякое бывает, женщине одной остаться тяжко. Да еще тебя растила. Заговаривается, иногда как каша во рту, не сразу понятно. Руки у нее трясутся. А перегаром не пахнет. То все хорошо, а то накричит на учеников, девочку до слез довела, с завхозом на переменке так поругались, что… Словом, не знаю, что и предпринять. Уже и родители начали жаловаться.
Марина схватилась за голову:
– Что ж вы раньше не вызвали меня?
– Да я думала, может, обойдется…
– И сколько должно было пройти времени, чтобы вы поняли, что не обойдется? – горько бросила Марина. И не дожидаясь ответа, вышла.
Убедить маму Олю показаться врачу получилось не сразу. Сначала она отнекивалась и пыталась отвертеться вполне цивилизованно, но Марина не сдавалась.
– Мам, я же не прошу чего-то сверхъестественного, – так и эдак заходила Марина. – Вот скажи, когда ты была у врача? Просто у терапевта. Помнишь, как часто ты меня таскала по врачам, когда я была маленькая?
– Ты часто болела, – возразила мама. – А я-то здорова!
– А диспансеризации? – не сдавалась Марина. – Сама же мне говорила, что у вас они обязательные. Как ты вообще умудрилась их избегать?
– Уметь надо, – подмигнула мама Оля. Она явно не воспринимала Марину всерьез. Когда дочь продолжила настаивать, ситуация стала накаляться.
– Не понимаю, чего ты от меня хочешь, Мариш? – довольно резко спросила мама.
– Я просто хочу, чтобы ты показалась врачам. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Терапевт, окулист, невропатолог…
– Вот, – ткнула мама Оля пальцем чуть не в глаз Марине. – Вот ты себя и выдала! Невропатолог! Хочешь меня в сумасшедшие прописать? В дурку сдать?
– Да о чем ты говоришь?!
– А вот не дождешься!
И мама Оля прытко, особенно для ее веса, умчалась в комнату и заперлась там.
У Марины голова разрывалась. Еще месяц назад она бы вспылила и дней десять не появлялась бы дома. С другой стороны, еще месяц назад этого разговора бы не случилось.
Затащить мать к врачу ей помог счастливый случай. С общепринятой точки зрения никаким счастливым он, конечно, считаться не мог, но хотя бы сдвинул дело с мертвой точки. Мама Оля сломала указательный палец, прибив его железной дверью подъезда. Сопровождая ее в больницу, Марина радовалась какой-то особой, темной радостью, зная, что уж теперь сделает все от нее зависящее, только бы узнать ответ.
Пока маме Оле делали рентген и гипсовали палец, она успела обо всем договориться. И на обследование маму, успокоенную седативным, отвезли прямо из кабинета травматолога. Три часа спустя, после томографии, всевозможных осмотров и анализов, они вернулась домой. За один день на обследование и анализы мамы Марина потратила все деньги, скопленные отчаянными усилиями за полтора года. А еще спустя неделю, когда пришли результаты анализов, доктор пригласил Марину на прием. Одну.
Она долго прождала в кабинете. Сперва ее колотила дрожь, позже она взяла себя в руки и даже успела заскучать, так что от нечего делать принялась разглядывать все вокруг. На столе стопками громоздились документы и истории болезней, торчали черные листы рентгеновских снимков, груша старенького тонометра свесилась со столешницы. С фотографии в рамке лучисто улыбалась привлекательная молодая женщина, очевидно, жена.
Доктор пару раз заглядывал в кабинет, но его тут же окликали из коридора, и он снова закрывал дверь, бросая Марине:
– Простите.
После второго такого исчезновения она осмелела и перевернула небольшие песочные часы, стоящие на тумбочке возле нее. Песок заструился, увлекая за собой время ее жизни, песчинку за песчинкой. Тогда-то доктор Вершинин и появился на пороге. Он широким шагом пересек кабинет, опустился в кресло и провел пятерней по густым, медового цвета волосам, пропустив их сквозь пальцы. Воззрился на Марину всепрощающими зелеными глазами породистого сенбернара, давая себе время, чтобы вспомнить, кто эта девушка и что ей от него нужно. Потом покосился на текущий в часах песок. Марина могла поклясться, что его губы дрогнули – но так и не улыбнулись. Вместо этого он зашуршал бумажками. Протянул ей снимок головного мозга, кончиком шариковой ручки обведя некоторые участки:
