улочкам. Успокаивающе урчит своим сильным мотором. А я не могу! Меня трясёт и разматывает в разные стороны! Только теперь от томительного нетерпения, предвкушения и страха перед тем, что меня ждёт в конечном пункте назначения.
Ладошки потеют, но каждый волосок на моём теле поднимается на дыбы в кайфе от того, на что я всё-таки решилась. Пьяные в дупель бабочки порхают и томно кружатся в животе. А ошалевшие тараканы окончательно сходят с ума, валяясь внутри моей черепной коробки в эндорфиновом дурмане.
Причина?
Я всё-таки решилась пройти по дороге, устланной осколками разбитых чувств. Но не чтобы все их склеить. Нет. Мы начнём всё заново, бес трещин, сколов и уродливых шрамов.
— Приехали, Валерия Дмитриевна, — выдёргивает меня из потока мыслей голос водителя, — я наберу Данила Александровича, и он спустится к вам.
— Не надо. У меня есть ключи, — достаю я из кармана связку, киваю на прощание и выхожу из прогретого салона в прохладу подземной парковки.
И дальше. В лифт. И выше.
Но у самой входной двери замираю, задыхаясь от стука сердца в груди. Пытаюсь успокоиться. Не получается. От сокрушительной лавины слишком глубоких чувств и ярких эмоций почти теряю сознание. А потому торопливо вставляю ключ в замочную скважину и наконец-то проворачиваю его.
Щелчок.
Открыто.
Шаг через порог. Закрываю за собой дверь. Замираю в нерешительности, шумно хапая воздух. Вот только надышаться не получается.
Темнота…
Лишь приглушённая сенсорная ночная подсветка загорелась при моём появлении.
Тишина…
— Пожалуйста, — шепчу я беззвучно, окончательно вымотанная этим бегом к нему.
И мне бы теперь получить в ответ только один шаг навстречу. Всего один. Чтобы понять, что все не зря. Чтобы открылось второе дыхание и выросли крылья. Я умираю несколько раз и снова возрождаюсь, в ожидании, когда же это случится.
А затем зажмуриваюсь от волны эйфории, что накрывает меня с головой, когда я наконец-то слышу, как на втором уровне квартиры открылась дверь главной спальни.
Секунда неизвестности.
И вот уже до меня доносится звук шагов по коридору.
Стремительный топот ног, спускающихся по ступеням вниз.
Ближе.
Я слышу его торопливый бег.
А затем и вижу, когда Данил, скользя по мраморным плитам босыми ногами, замирает в проёме. И изумлённо, с сомнением глядит на меня.
— Я не сплю? — шепчет хрипло.
Хочется рыдать, подбородок предательски трясётся, но я только отрицательно качаю головой, лишившись дара речи от урагана слишком острых эмоций. Но уже через секунду облегчённо выдыхаю и всхлипываю, так как он вихрем бросается ко мне.
И укутывает в свои объятия.
Слёзы всё-таки срываются с ресниц. И мне одновременно мучительно больно от этого бесконечного пути по острым осколкам, но, в то же время, запредельно сладко, что всё осталось позади.
— Лера, любимая моя, не плачь!
— Не буду, — рыдаю я, пока его губы сцеловывают солёные капли с моих щёк, — ты только больше не отпускай меня, ладно?
— Никогда…
Лера
Я снова задыхаюсь. От счастья просто быть с ним. От мучительного облегчения, что та точка невозврата, поставленная мной почти два с половиной месяца назад, сейчас стёрлась в запятую, позволяя нам переписать историю нашей любви заново. С чистого листа.
— Ну всё, девочка моя, всё. Я здесь. Я рядом. Не плач, — Данил порывисто рвёт из петель пуговицы моего пальто. Буквально сдирает его с меня, а затем и за шапку принимается. Откидывает её на пуфик, и спустя секунду грозно смотрит в мои глаза.
Он злится. А я от его такой неприкрытой и очевидной заботы обо мне, снова наливаюсь искрящимися пузырьками шампанского и, не выдерживая их давления, чувствую, что ещё немного и я опять расплачусь.
— Ну, дурочка же.
— Я торопилась, — полностью признаю свою вину, но пытаюсь оправдаться, стыдливо поправляя мокрые пряди и всё ещё всхлипывая.
— Простыть?
— Передумать ехать к тебе, — от слёз и волнения голос дрожит, словно лист на ветру. Рвётся. И окончательно слетает в шёпот.
Смотрим друга на друга. Всё понимаем. Но насмотреться не в силах. Я так скучала по нему. По этим глазам цвета ночи. По его греховному, терпкому, но такому родному аромату. По его прикосновениям, обжигающим словно языки пламени. По его ауре несомненной мужественности, в которую я так обожала кутаться, как в одеяло.
Мой мужчина. Только мой!
И он опускается передо мной на колени, развязывает шнурки на ботинках и снимает их с моих ног. А затем встаёт и в одно движение подхватывает меня на руки.
И несёт! Пока я прячу горящее лицо у него на груди. И полными лёгкими накачиваю себя им — моим Данилом, обнимая его за шею. Радуюсь, что он выбежал ко мне в одних домашних шортах. Я могу прикасаться к его гладкой коже, проводить пальчиками по татуировкам на спине и плечах. И балдеть от того, как громче и громче начинает биться сердце в его груди.
Для меня!
Лестница. Коридор. Спальня.
А в следующее мгновение мы оба падаем на шелковые простыни и замираем, обнявшись крепко-крепко и боясь пошевелиться. Между нами бродит ток, гудит по венам, потрескивает в местах, где мы соединяемся с друг другом, и приводит нас в чувство. Потому что иначе, мы бы просто потеряли сознание от наслаждения и этой пьянящей близости.
Спустя вечность сильные руки Данилы стискивают меня ещё крепче, и я, тихо пискнув, трусь щекой о его щетину.
— Я не могу поверить, что ты здесь, — я отчётливо слышу, как дрожит его голос.
— Здесь, — чуть отстраняюсь от него, но только чтобы соприкоснуться лбами.
— Но если я всё же спятил и у меня начались галлюцинации, то знай — меня не надо лечить.
Улыбаюсь и прижимаю ладошку к его щеке, он тут же чуть поворачивает голову и касается губами подушечек моих пальцев. Вздыхает глубоко. И почти стонет от того, как нас коротит от этих волшебных прикосновений друг к другу.
— Прости меня, Лера. Прости… мне так стыдно, за себя. Стыдно, что я так поступал с тобой!
— Дань, я простила, — пробегаюсь пальчиками по бровям вразлёт и его ресницам.
— Клянусь, я был тебе верен.
— Я знаю.
— Я никого, кроме тебя, не видел.
— Я тоже.
— Я мудак и эгоист. И да, я спилил твой дом. Но, блин, Лера, не мог я без
