квартиры.
Сейчас, вся разбитая и в слезах, я боялась, что наговорю этим добрым, милым и уже давным-давно родным мне старушкам лишнего, а потом буду всю оставшуюся жизнь жалеть об этом. Они не виноваты, что Шахов был мастером по грязной игре, умея манипулировать, шантажировать, лгать, изворачиваться и прогибать под себя. Любого!
Но мне ему больше не запудрить мозги.
А потому я поспешно натянула на себя пальто, обувь, подхватила походный рюкзачок и ломанулась прочь, чтобы там, в тишине своей маленькой квартирки в одиночестве зализать раны и прийти в себя.
Здесь поддержки мне уже не найти.
— Мяуса завтра заберу, — пробормотала я, не в силах больше и секунды вытерпеть в этих стенах.
— Постой! — неожиданно громко тормознула меня Мария Марковна, затем метнулась в кухню, но вскоре появилась вновь, вручая мне связку ключей и сложенные листы.
— Мне это не надо! — сипло выдавила я.
— Нам тоже.
— Выбросить? — прищурилась Ангелина Марковна.
— Я сама, — сдалась я, дёрнула на себя ключи и бумаги, сунула в карман и помчалась вниз.
И дальше. К метро, где забилась в самый угол вагона и там, натянув максимально низко капюшон, тихонько скулила, оплакивая свои рухнувшие мечты. Снова и снова поджаривая себя на этой чёртовой сковороде сомнений.
Домой бежала так, будто бы за мной гналась стая голодных, адских гончих. А перешагнув через порог, закрывшись на все замки, я рухнула на пол и наконец-то отпустила себя, позволяя боли и страху вырваться наружу глухими рыданиями.
А спустя вечность начала сходить с ума.
Презирала себя за это, но через несколько часов мучительной душевной агонии, всё-таки вытащила из кармана те самые бумаги, оставленные Шаховым, и принялась изучать их, захлёбываясь сомнениями и слезами. И тут же медицинские термины посыпались на мои воспалённые мозги, словно отравленные дротики:
Ребёнок… Предполагаемый отец…
Комбинированный индекс отцовства… ноль процентов.
Вероятность отцовства… ноль процентов.
Анализ был выполнен с использованием внеклеточной ДНК, изолированной из пробы плазмы крови матери.
Шумно дышу носом. Не помогает. Через рот накачиваю лёгкие живительным кислородом и снова задыхаюсь. Теряю связь с реальностью. В панике наблюдаю, как все мои установки и все отстроенные с нуля заграждения от сурового внешнего мира медленно, но верно разрушаются. Опадают мелкой крошкой, а затем и вовсе развеваются на ветру пеплом.
И лишь одна мысль бьётся в моей голове израненной, но бессмертной птицей:
«А что, если…?».
И на этом свете существует только один-единственный человек, который может сказать мне правду. Или то, что я, упёршись рогом, хочу услышать на самом деле.
Хватаюсь за телефон, боясь, что решимость оставит меня, а затем снова рыскаю по карманам в поисках ещё одного листка бумаги, на котором Шахов своим размашистым, убористым почерком написал номер своей бывшей жены.
Дрожащими пальцами жму на нужные кнопки, а затем тут же их стираю, ужаснувшись оттого, что на часах уже была почти полночь. Кто же звонит в такое время в поисках сомнительной правды?
Я!
А иначе до утра я просто окончательно рехнусь, растеряв последние, ещё не отравленные ядом любви, мозги.
— Восемь, — бормочу я себе под нос, — девять, шесть, шесть… три, три, шесть… три, три… боже, запутаться можно, - стираю и жму по новой.
Дозвон.
Гудок.
Ещё один. И мне наконец-то отвечают немного сонно и хрипло.
— Алло?
— Айза? — стараюсь говорить увереннее, но голос критическим образом изломан рыданиями.
— Да.
— Это, — громко сглатываю, — Лера. Помнишь такую?
— Ну, помню, — и интонации девушки в моменте меняются на жёсткие и ледяные оттенки.
— Я звоню тебе, чтобы…
Всё, дальше нет сил говорит, и я на секунду смолкаю, чтобы перевести дух. Сердце в ужасе беснуется. Тело трясёт. Слёзы льются ручьём. Мной овладела тихая, но сокрушительная истерика!
— Ах, Лера, — слышу в трубке тихий смех девушки, — ну и что Данил наболтал тебе на этот раз, м-м?
Секунда — пуля в лоб.
На предсмертные хрипы уже не остаётся сил.
Я труп. Снова!
— Прости, я зря позвонила.
Отключаюсь.
И на дно!
Лера
Тут нет слёз. Тут только чистая концентрированная мука, оттого что я снова позволила себе поверить в долбанное чудо, которое никогда не случится. Сижу. Смотрю в одну точку. На большее просто нет сил.
И ничего ведь уже не осталось, правда? Не за что ухватиться.
Это чёртов жизненный аттракцион и ещё одна мёртвая петля, из которой я феерично вылетаю на своей разболтанной в хлам вагонетке. Со свистом!
— Дура, — шепчу я и в изнеможении закрываю глаза.
По телу прокатывается нервная дрожь. А потом ещё одна, когда мой телефон неожиданно начинает возиться на полу от входящего вызова.
Не беру.
Но на том конце явно тот, кто не привык сдаваться. И он звонит снова, снова и снова…
— Что нужно? — рявкаю я, всё-таки принимая вызов, но только потому, что устала от звука незамокающего мобильного.
Говорите, что хотели, и убирайтесь!
— Слушай, — услышала я в трубке женский голос и почти подавилась собственным полудохлым сердцем, — мне вот даже интересно стало. А что ты будешь делать дальше?
— В смысле? — прохрипела я.
— Нет, ну то, что тебя Данил вернёт рано или поздно, тут и к гадалке не ходи. Но что потом, милая Лера?
— Я не понимаю…
— Представь себе и я тоже! Чтобы сам Данил Шахов и осознанно выбрал вот это вот сомневающееся во всём подряд существо? Или тебе твои стальные яйца дороже женского счастья и вашего общего совместного будущего, м-м?
— Так, всё, хватит!
— Ну да, правда же глаза колет, конечно. Давай, пока.
— Что тебе надо? — отрываю трубку телефона и бездумно смотрю на экран.
— А тебе?
Молчу. Мне нечего сказать. Я в каком-то адовом раздрае.
— Ладно. Раз тебе смелости не хватает, то я скажу. Тебе нужен Данил, но только вкупе с гарантиями верности и безопасности, так?
— Айза…
— А кто их тебе в принципе сможет дать, м-м? В этом мире каждый выезжает на собственном больном или здоровом эгоизме. Ты сейчас топишь за себя. Шахов тоже это делал, когда врал тебе, что якобы разводится. Так в чём разница?
— В масштабах.
— Ах, это. Ну ок. Я тебе прямо сейчас скажу, что Данил выдал чистую правду насчёт нас. Наш брак был действительно договорным, и в последний раз
