– Ри-им! А можно мне пока где-нибудь прилечь?
На мгновение все замерли с открытыми ртами. Это был голос прежней Людмилы! И через минуту она была отведена в спальню; погребена среди горы подушек; укрыта пледом – и (невзирая на мои знаки, от которых Римка бесцеремонно отмахнулась!) оставлена наедине с романом Даниелы Стил под названием «Дикая страсть».
И вот что самое удивительное: хотя никакой консультации в тот день так и не случилось – светило, как выяснилось, отбыло на какой-то симпозиум, – Людасик, уезжая от Римки вечером с дамским романчиком под мышкой, выглядела вполне удовлетворенной и чуть ли не успокоенной!
Так что мне даже не пришлось развлекать ее рассказами о писательской богеме.
Кстати говоря, обнаруженные в сумке стихи весьма меня озадачили. Например, в одном восьмистишии о лошади слово «грива» рифмовалось с «мимо»! А строфа, кажется, третья начиналась с вопроса: «Что ты ржешь, мой конь ретивый?» Сначала я не поверила глазам. И только трижды перечитав ее, твердой рукой закрыла сей опус.
Однако вторая книга поистине пригвоздила меня к месту. Она была посвящена... половым контактам животных. Складно и, по-видимому, вдохновенно автор описывал способы любви быков – четырехдольным ямбом, а мартышек – трехдольным анапестом.
Преодолев шок, я осилила четыре страницы.
И окончательно решила пока что отложить знакомство детей с отечественными художниками слова.
А тем временем наконец-то подобрались осенние каникулы.
В честь этого события природа расщедрилась на подарок. Небо вдруг очистилось, и солнце не скупясь разбросало пригоршни золотых лучей по крышам, тротуарам и увядшим было газонам. Ветер с юга ворвался в город и принес с собой полузабытые цветочные ароматы. Детвора радостно скинула куртки и загалдела совсем по-весеннему. И только недоверчивые взрослые, прочно настроившись на холода, продолжали угрюмо кутаться в меха.
Ночи установились колдовские – из тех ночей, когда шорох листьев и вой ветра кажутся голосами самой природы: стоит вслушаться в них как следует – и можно разобрать отдельные слова, фразы, восклицания... Впрочем, сколько я ни вслушивалась, мне удавалось уловить лишь одну интонацию – интонацию гневного недоумения, что-то вроде «Ка-а-к та-а-ак?! Почему-у-у?!»
Засыпая, я смотрела, как на фоне оранжевого фонаря за моим окном терзался лист. Ветром его рвало с ветки то в одну, то в другую сторону, но лист продолжал бессмысленно сопротивляться законам природы, и оранжевый фонарный луч то исчезал во тьме, то требовательно вспыхивал мне прямо в глаза. Должно быть, за окном кипела своя содержательная жизнь...
Однако сама я, в противовес природе, постепенно впала в состояние вялой полудремы. По утрам просыпалась с тяжелой головой – наверное, от перемены давления. Не хотелось ни вставать, ни думать, ни вообще как-то включаться в действительность.
И вот уже раз примерно в двадцать шестой, оставшись в полном одиночестве, вместо начала сияющей новой жизни я бесцельно слонялась по комнатам.
Это был просто какой-то рок! Казалось бы, все для счастья под рукой: и книги, и свободное время, и полная бесконтрольность. Читай, казалось бы, сутками, или пеки вредные для желудка пиццы, или займись степ-аэробикой! В конце концов, надень блузку с попугаем и отправляйся на поиски приключений или хотя бы в гости!
Так нет же – не тянет, и все тут! Отсутствует какой-то катализатор, какой-то необходимый скрепляющий элемент для побуждения к действию!
И вот я транжирила золотое время каникул, испытывая на прочность диванные пружины. С утра до вечера, с незначительными перерывами, я покоилась в горизонтальном положении. Сначала немного читала – час-полтора, не больше, – затем варила кофе, который не торопясь поглощала в лежачем же состоянии, и далее вплоть до вечера, опять-таки практически не сходя с дивана, смотрела все «мыльные» сериалы подряд. Иногда, правда, я засыпала посреди серии, но, проснувшись, заставала героев говорящими все о том же; или, быть может, то были уже другие герои? Я к этому, в общем, не придиралась.
Книги подолгу праздно лежали вокруг меня, и открывать их было лень. Я просто смотрела на обложки, как на знакомые лица: вот несравненный Шерлок Холмс, а вот милый Ватсон. Вот мисс Дэллоуэй – она на десяток лет старше своей создательницы Вирджинии Вулф, но все еще великолепна! – затевает прием. А вот в кундеровском «Бессмертии» болтают о том о сем, встретившись в загробном мире, Гете и Хемингуэй... И отчего-то мне не хотелось ни вмешиваться в разговоры действующих лиц, ни воображать продолжение. Весьма хладнокровно я предоставила героев их книжной судьбе и отстранилась. Или, может, это они отстранились от меня?
В моей же собственной судьбе наступала томительная пауза, каких не встретишь в хорошей прозе, поскольку они вредят развитию сюжета. Однако так уж исторически сложилось, что в жизни их полным-полно.
В такие паузы собственная судьба представляется чем-то вроде бесформенного полотна грубой вязки. И это полотно ты озадаченно вертишь в руках, в сотый раз спрашивая себя: в котором именно ряду ты начала сбиваться со счета, нарушив стройный рисунок петель? И как допустила, чтобы вместо нарядного ажурного платья перед тобой очутилось подобие старушечьего платка, успевшего к тому же сытно покормить моль?
А еще повелось, что в такие паузы в голову лезут на удивление дурацкие мысли. Например: как же все-таки хорошо, когда мама посылает тебя, допустим, в булочную! Как хорошо идти по улице привычным с детства маршрутом, не вдаваясь в мировые проблемы, заслоненные простым естественным вопросом – привезли сегодня свежие булочки «Здоровье» или нет? А тем временем мама перелицовывает жакет, сидя с ногами на диване, а папа ждет тебя с газетой, горя нетерпением обсудить статью «Правда о налогах»...
Соскучилась ли я в конце концов по маминой овсянке? Помышляла ли с грустью о школьных буднях?
Дойти до этой стадии не дала мне неугомонная Римка.
На четвертый, предпоследний, свободный день она заявилась ко мне с билетами на выставку кошек и с планом по спасению Людасика. Потому что голос у Людасика, по ее словам, даже по телефону стал опять никаким! План же ее состоял в следующем: вытаскивать Людасика из дома, хотя бы и насильно, на всякого рода примитивные зрелища, дабы активизировать, как Римус научно выразилась, нервные временные связи в коре больших полушарий Людасикиного мозга.
– На выставку кошек?! Класс! – взвизгнула Людасик вполне нормальным голосом и заметалась между гардеробом и трюмо.
Мы с облегчением переглянулись.
– А что это с тобой утром было? Какие-то проблемы с речью? – осторожно полюбопытствовала Римка.
