глазах.
Теплый металлический корпус непривычно обжигает ладонь. Я стою на коленях почти на середине кровати. Меня и Валиева разделяет сантиметров пять, не больше. Халат слегка разъехался и даже сполз по левому плечу, обнажая крохотные участки кожи.
Марк, конечно, все это подмечает. И мое настолько близкое присутствие, и съехавший халат… и свалившееся с головы полотенце, превратившее меня в мокрую кошку.
Быстренько запахнув полы, слезаю на пол и, не придумав другого укрытия, сбегаю на балкон.
Когда оказываюсь на улице, щеки обдает холодным ветром. Ежусь, пропустив через себя табун мурашек, и наконец-то беру трубку. За эти минуты Макс успел позвонить раза четыре.
Набрасываю на голову махровый капюшон, радуясь тому, что он тут есть.
– Привет, в душе была, – опережаю все вопросы.
– А, да я так и подумал. Чем заниматься планируешь?
– Нужно подтянуть английский, так что на эту ночь у меня свидание с учебником.
Максим смеется и начинает бурно рассказывать о том, как он добрался до родителей. Кажется, по дороге он пробил колесо, пришлось ехать в ближайший сервис… Но все его истории я слушаю вполуха.
Мой взгляд прикован к окну, за плотным стеклопакетом которого я вижу Марка. Он, к счастью, в мою сторону даже не смотрит. Залипает в телефоне и, кажется, даже улыбается.
С кем-то переписывается? Весело ему? С девушкой? Только вот почему это меня волнует?
– …короче, минус четыре тысячи, – негодует Макс, и я вновь улавливаю суть его рассказа.
– Главное, что все хорошо и ты не попал в аварию.
– Ага, только денежки теперь не вернешь.
Можно было бы сказать, что жизнь дороже денег, но, зная Одинцова, он начнет распинаться о том, что легко мне говорить. Машину же содержать ему, не мне…
Но я вот хорошо помню, как мой отец попал в аварию. У машины в буквальном смысле оторвало половину капота. Папа две недели пролежал в больнице, и вот тогда мы радовались, что серьезно пострадала только тачка. Груда металла.
Еще пару минут поболтав ни о чем и осознав, что ноги вот-вот отвалятся от холода, я ссылаюсь на свой английский и отключаюсь.
Когда возвращаюсь в комнату, застаю ее пустой.
Марка нет.
Просто прекрасно. Выключаю свет и быстренько забираюсь под одеяло.
Как я и предполагала, для удобства приходится свернуться калачиком.
Не знаю, через сколько возвращается Валиев, но я отчетливо слышу его шаги. Они приближаются. Мамочки, я слышу, как он дышит. Кожей чувствую его близость и стараюсь, очень стараюсь сделать вид, что сплю.
В какой-то момент Марк касается моих волос. Это прикосновение как электрический разряд. Бодрит мгновенно. Он ведет рукой куда-то к шее, и, когда я уже хочу подать голос, прикосновения исчезают.
– Ева!
Звонкий полушепот врывается в мое сознание вихрем скребущегося внутри страха.
– Ева.
Теперь он снова меня трогает, но как-то развязно, что ли. Тормошит за плечо.
– Ложись на кровать.
– Что? – чуть вытягиваюсь в кресле, медленно открывая глаза.
– На кровать иди, – бросает сквозь зубы. Этот голос абсолютно не вяжется с его недавними прикосновениями. – Я лягу на полу.
Что он только что сказал?
Пока мой мозг обрабатывает сказанное, я продолжаю сидеть в кресле. Марк же возвышается рядом.
В комнате полумрак, но свет из окна позволяет видеть все происходящее очень четко. Например, его лицо. Точнее, безэмоциональную маску и чуть поблескивающий взгляд. Такой, уже привычный. Не вызывающий вопросов.
Его длинные ресницы отбрасывают легкую тень под глазами, а волосы, идеально уложенные во время ужина, сейчас растрепаны. Так, будто он сделал это нарочно.
Кожа в том месте, где Марк водил пальцами, зудит. Я до сих пор ощущаю эти прикосновения, но взбить волосы, чтобы сбросить это оцепенение, не решаюсь, иначе он точно догадается, что я не спала и в здравом уме позволила себя потрогать.
Поджав губы, закутываюсь в одеяло и, стараясь не коснуться Марка, выпрямляюсь.
Это получается немного спонтанно, а потому неуклюже. Вроде нужно всего лишь встать, но в этом неповоротливом коконе из одеяла я переваливаюсь с ноги на ногу, чуть отклоняясь в сторону.
Как только меня начинает вести вправо, где-то в области локтя, спрятанного под плотной тканью, оказывается рука Марка.
Он не дает мне эпично потерять равновесие и завалиться на бочок.
– Спасибо, – бормочу, а сама нервно посматриваю в сторону кровати.
«Пусти. Просто отпусти меня!» – вопит внутренний голос, язык же прилип к небу.
Делаю маленький шажочек влево, и Марк отступает.
Чувствую, что он смотрит мне в спину. Смотрит и молчит.
Плечи, да и все тело обтянуло напряжением, оно острое, почти болезненное. Еще шаг, и я забираюсь на кровать. Быстро накрываюсь одеялом, теперь уже в полный рост, и прячу лицо в подушку.
Марк шевелится где-то в другом конце комнаты, что-то достает из шкафа. Я лежу не двигаясь и прислушиваюсь к каждому шороху. Вскоре шум стихает. Валиев укладывается на матрац в паре шагов от кровати, а образовавшаяся в комнате тишина становится звенящей.
Гул крови и собственное прерывистое дыхание теперь кажутся невыносимо громкими.
Пытаюсь сосредоточиться на тишине, чтобы заснуть, но у меня не получается. Постоянно кажется, что вот-вот что-то произойдет. Что это галантный жест, очередная провокация и зря я вообще решила согласиться. Но время проходит, а вокруг ничего не меняется.
Марк, кажется, уже спит. И только я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь отпустить эту ситуацию и хоть немного расслабиться.
– Ты перестанешь уже ерзать?!
Резко замираю и вдавливаюсь затылком в подушку.
– Теперь я очень разделяю твою идею поспать где-то в другом месте.
Валиев снова подает голос, и потолок в этот момент подсвечивается от экрана телефона.
– Кровать неудобная, – поджимаю губы и даже зажмуриваюсь.
– У тебя всегда есть возможность поспать на полу, в кресле или на улице.
– Обойдусь, – бормочу еле слышно и снова переворачиваюсь на другой бок. – Спи уже. Вообще, если такой чувствительный на звуки, купи беруши.
Марк оставляет мою реплику без ответа и, судя по тому, что потолок все еще слегка подсвечивается, продолжает залипать в смартфон.
Я же подтягиваю колени к груди и невольно начинаю думать о той блондинке, с которой он уехал из клуба. Какова вероятность, что он сейчас может переписываться с ней? Ну или с какой-то другой?
Стоп!
С каких пор это меня вообще волнует?
Облизываю губы и, просунув руку под подушку, закрываю глаза.
А утром на меня сразу сваливается понимание, что этот день будоражит хлеще прошедшей ночи.
Слишком много эмоций я пережила за эти долгие часы
