виноватого выражения лица.
— Ну прости, — просит он. — Просто ты такая узенькая, такая беспомощная на члене, и стонешь так охуительно, что будишь во мне зверя…
— Это не повод задрать меня насмерть! — закукливаясь в простынь, пылю я.
От мыслей о том, что у Козырева опять сейчас чего-то проснется, у меня волосы на затылке дыбом встают.
— Все, все… Застыдила. Я потерплю.
Вроде и успокаивает, и на совесть давит. Ну уж нет!
Совесть сдохла еще вчера и валяется где-то на кухне вместе с почившими трусиками.
Впрочем, Козырев отстает, и мне удается немного вздремнуть.
Когда я открываю глаза, за окном уже светло.
В кровати я одна.
Хочу еще немного понежиться, но увы…
Подъем происходит слегка шокирующий. Мне внезапно перестает хватать воздуха.
Оказывается, это кот решает, что я — ничего так матрасик, и пытается сесть задницей мне на лицо. Я, конечно, в курсе, что это признак доверия, но не уверена, что готова сближаться настолько.
Попытка Севу согнать приводит только к тому, что он снова возвращается и пытается на мне улечься.
— Только не на лицо! — прошу я, но самцы в этом доме меня совсем не слушаются.
Какое счастье, что сегодня выходной, и не надо тащиться на работу. Сегодня пятница и у меня по расписанию три лекции и семинар.
Обожаю, когда государственные праздники выпадают на такие загруженные дни.
Тем более, что я сегодня инвалид. Ветеран конного спорта.
Ушатало меня так, что встаю с кровати я далеко не с первой попытки, и обнаруживаю, что надеть мне нечего. Чулки остались в ванной, платье на кухне. Трусы можно только помянуть.
Недобрым словом за их нестойкость.
Сейчас мне кажется, что пояс верности — отличный вариант.
Правда, на соседней подушке я обнаруживаю оставленную для меня футболку. Ну хоть что-то. Шастать по чужой квартире только в родинках как-то не очень хочется.
Шлепая босыми ногами по теплым полам, я иду на кухню, откуда уже доносятся умопомрачительные аппетитные запахи.
Больше всего меня манит аромат кофе.
Козырев что-то колдует у плиты, но, заметив меня, оставляет свое занятие и заключает меня в объятия.
С удовольствием повиснув на мощных плечах, я с неменьшим удовольствием и даже злорадством сообщаю его стояку:
— Хрен тебе. Укатали сивку крутые горки.
— А я тебе японский паровой омлет готовлю… — наигранно трагично сообщает Влад.
Ха. Больше я на это не куплюсь!
Вчера вот и поесть толком не дали, и надругались… беляшом угрожали.
Уже проснувшаяся задница напоминает, что она предупреждала. Другое место, участвовавшее во вчерашнем разврате, сыто молчит.
— Мне только кофе, — качаю я головой.
Я вообще еще не в себе.
— А потом? — напрягается Козырев.
— А потом я вызову такси и поеду домой, — вздохнув, я отлепляюсь от большой грелки и подхожу к платью, которое висит на спинке стула.
Вот прям так сразу на нем ничего не заметно, но это если не приглядываться.
— Хочешь, химчистку вызову? — предлагает нахмурившийся Влад.
— Нет, спасибо, но уж лучше я дома эти займусь. Я без претензий, — не кривя душой, говорю я.
— Так торопишься смыться?
— Да, — честно признаюсь я.
Помрачнев, Козырев ставит передо мной чашку кофе.
Делаю глоток.
Восхитительно!
Мир наполняется красками, в измученное тело возвращается жизнь.
Ладно, что бы я вчера ни пережила, эта чашка многое искупает.
Я прихожу в благостное состояние настолько, что, когда Влад снова тянет ко мне лапы, я просто бью по ним и даже не ругаюсь.
Пока я собираюсь домой, он мотается за мной по квартире.
За Козыревым мотается Сева.
Оба меня нервируют, но почему-то довольно вяло.
В итоге вместе со мной собрался Влад.
— А ты куда? — спрашиваю я его, костеря себя за то, что вчера не позаботилась о мобильнике.
Видимо, Левина вчера жаждала узнать, как у меня дела обстоят и звонками разредила телефон нахрен. Зарядник с собой в ресторан я естественно не брала. Козыревская мне не подходит.
— Отвезу тебя домой, — сопит он.
— Ну ладно…
Отказываться глупо. Тем более, что там еще какая-то лужа, помнится, во дворе.
В машине мы молчим. На меня вдруг накатывают стыд и неловкость, а что происходит с таким говорливым Владом я не знаю. Да и честно говоря, меня больше заботит собственное состояние. Поэтому, назвав Козыреву адрес, я отворачиваюсь к окну и попеременно то краснею, то бледнею, вспоминая свое вчерашнее родео.
И настолько увлекаюсь самобичеванием, что не сразу соображаю, что, остановившись у моего дома, Влад не только открывает мне дверь, но и провожает меня до подъезда.
Точнее, я спохватываюсь уже у лифта.
— А ты куда?
— До двери доведу, — буркает чем-то недовольный Козырев.
И что ему не так?
Он же получил все, что хотел?
Но, видимо, у него в организме до сих пор бродят какие-то желания, потому что как только я открываю дверь в квартиру, он заходит туда вместе со мной и, распахнув пальто, снова начинает меня тискать.
— Ты ведь без трусиков, да? — хрипло спрашивает меня он.
— Даже не думай! — отбиваюсь я от произвола.
— Я тебе попозже позвоню, — тяжело дышит Влад, отказываясь выпускать меня из лапищ. — Во сколько часов набрать?
— В никогда часов! — тут же отвергаю я, потому что промежность начинает жалобно стонать.
— Это мы еще посмотрим, — зло сузив глаза, рубит Козырев и, крепко поцеловав меня в губы напоследок, уходит, шарахнув дверью.
А я пытаюсь унять заколотившееся сердце. Солнечный удар просто, а не мужик.
Нет. Я больше на такое не пойду.
Ни за что и никогда.
Глава 20. Шокирующее открытие
— У тебя совесть есть? — верещит Левина в трубку. — Ты могла мне хотя бы маякнуть, что жива и здорова?
Ну как жива? Как здорова? Вот что ей сказать?
Я хожу враскоряку, хотя всегда считала, что такое выражение сильное преувеличение.
— Нету у меня совести, — покаянно вздыхаю я. — Ни совести, ни чести, ни достоинства…
— Дала? — тут же перестраивается на продуктивную беседу Янка.
— Дала, — опять вздыхаю я.
— Чем он тебя взял?
— Мясом, — душераздирающе стону я в трубку, осознавая всю глубину своего падения.
Левина мерзко хихикает в трубку.
— Ну и как? Вкусно?
— Переела, — обтекаемо отвечаю я.
— Ну и что? Чего молчишь? Пальцы у него длинные, это я помню. А ствол?
— Твоя примета работает, — признаюсь я, внутренне содрогаясь. Я теперь не та, что прежде. В меня влезает дубина Козырева, мне надо с этим смириться.
— А чего такая грустная тогда? — удивляется Яна. — Или он сплоховал?
— Да нет. Это я в конце дистанции была бесполезным грузом. Старая, видать, уже.
