Он вогнал указательный палец в меня, большим растирал клитор, подалась ему навстречу.
— Лежи смирно, — хриплым голосом приказал Доминик. Другой рукой стянул шорты, оттянул сосок. Так сладко, запредельно, извивалась ужом под ним, хотелось больше, глубже, резче, хочу отдаться ему без остатка.
Доминик всасывает соски, в его руках появились зажимы для бумаги. С настороженностью смотрю, как прикрепляет к груди.
— Больно? — да, но это боль была сладкой.
— Немножко. — закусила губу. — Доминик, трахни меня, как ты хочешь, — ответом мне было его рычание, он быстро избавился от брюк, увидев колом стоящий член, плотоядно улыбнулась, вспоминая, как он хорош на вкус.
— Хочешь? — он провел рукой по всей длине, во рту образовалась слюна.
— Да, — краснея, произнесла я. Он встал возле моей головы, красная головка упиралась в губы, провела языком, чувствовала влагу между ног. Когда обхватила его губами, мой хищник зарычал. — Как мне нравится твой ротик, Адель, — намотав волосы на руку, он стал таранить меня. Это было грубо, но мне нравилось. Он входил на всю длину, и я гордилась собой, что могу принять его целиком. Мышцы на животе сжимались, поигрывая кубиками пресса, цепкий взгляд ловил мои эмоции.
Его рука вернулась между моих ног, где все горело, провела языком по члену, он уже увеличился, конец скоро.
— Нет, я не дам тебе то, что ты хочешь. — Доминик переместился между моих ног, провел горячей головкой по промежности.
— Не дразни меня, — взмолилась, подаваясь вперёд. Он вошёл в меня, положив ноги к себе на плечи, двигаясь во мне с бешеной скоростью. Когда тяжесть внутри живота стала невыносимой, охрипшим от стонов голосом прошептала:
— Я сейчас кончу, — он сдернул с сосков зажимы, неконтролируемый оргазм накрыл меня, сметая все остальные чувства. Ждал, когда стенки влагалища прекратят сжиматься, повернул меня на живот, взял за бёдра, когда потянул на себя, вошел очень глубоко, нашел какие-то особенные точки, и я вспыхнула с новой силой. Звуки шлепков бедер друг о друга наполнили комнату, воздух стал тяжелым, легким не хватало кислорода, я рвано вдыхала, когда он резко входил в меня. Попку обжег удар ладони, но не было боли, вздрогнула, скорее, от неожиданности, потом еще удар, кожа горела, я превратилась в оголенный нерв.
— Как мне нравятся отпечатки на твоей коже, — глубоким, рокочущим голосом сказал Доминик. Эта мысль крутилась по кругу: ему нравится, и мне тоже.
Я двинула бедрами навстречу его ударам, сама насаживаясь на член, за что получила еще шлепок. Доминик сжал пальцами попу, где больше всего горела кожа, второй оргазм был еще сильнее, лишил последних сил, в изнеможении упала на подушку. Пара толчков, и на кожу полилась горячая жидкость, тяжело дыша, Доминик лег рядом.
Тело превратилось в желе, не хотелось двигаться, положила руку ему на грудь, под пальцами неистово колотилось сердце, поцеловала его в грудь, он с нежностью посмотрел на меня.
— Ты потрясающая, Адель, словно сделанная специально для меня, — коснулся поцелуем губ. — Тебе понравилось? — обеспокоенно смотрел на мою попку.
— Да, это странно.
— Почему? Глупышка Адель, сотням людей нравится жесткий секс, — он притянул меня к себе, поцеловал в макушку.
— Я знаю, просто, когда отец бил меня, — Доминик напрягся, скрипнул зубами, — я очень боялась, пыталась избежать наказания. А с тобой все по-другому. Я хочу, чтобы ты показал мне все, что нравится.
— Покажу, но постепенно. Я боюсь напугать тебя, Адель. Я не романтик, во мне живет зверь-садист, мне нравится причинять боль. Не уверен, что ты выдержишь. А вдруг я сломаю тебя? Твой отец хорошо постарался, знаю, что ты пережила. Со мной было то же самое.
— Тебя тоже бил отец? — удивлённо смотрела на него.
— Да, что тебя так удивляет? Многие поэтому приходят в БДСМ, травма детства, ищут любовь, но они знают её только такой жёсткой. Когда отец наказывал меня, за невысокие оценки, за штаны, порванные на дереве, испытывал чувство беспомощности. Он был сильнее меня, я не мог ответить ему тем же. Когда вырос, сам стал таким. Но я никогда не бил девушек, если они сами того не хотели, — стала обидно. Сколько их было у него до меня? Какая-то другая дарила ему наслаждение, целовала его, любила, сгорала от требовательных ласк.
— Эй! — он приподнял мой подбородок. — Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, не ревнуй, у меня ни к одной из них не было таких чувств, была просто потребность. Только ты вызываешь во мне целую бурю, и я не отпущу тебя никогда.
— А я никогда не уйду. Но что будет, когда я наскучу тебе, Доминик? Я уже не знаю, не помню, как это — жить без тебя. Прошлая жизнь теперь кажется сном, только рядом с тобой чувствую себя живой. Я люблю тебя, — слова, распирающие грудь, сами собой вырвались.
Как мне хотелось, чтобы он вернул мне эти же слова, но Доминик напрягся, а потом, ничего не говоря, встал с кровати.
Повернувшись набок, смотрела, как Доминик надевает на голое тело спортивные штаны.
— Что я не так сказала? — проглотила комок слез. — Я не прошу от тебя таких же признаний, просто мне хотелось, чтобы ты знал, что я чувствую.
Не выдержав его молчания, встала с кровати, прижалась к его спине голой грудью, соски тут же напряглись, почувствовав хозяина. Он смотрел в зеркало на наше отражение, взгляд жёсткий, холодный, каким он был раньше, убрал руки, обвившие его тело, ничего не говоря, вышел за дверь.
Обняла себя за плечи, у меня вырвался всхлип.
— Что я наделала? Далось мне это признание? Не могла держать его при себе, что ли? — ладошкой глушила вой, вырывавшийся из груди. Я не хочу, чтобы Доминик видел меня в таком состоянии. Посмотрела на смятую постель, где мы были счастливы минуты назад.
Я получила его тело. Что мне ещё надо было? Чтобы ещё и душа была моей? Захотела, чтобы он принадлежал мне всецело?
Да! Захотела! Чтобы и в мыслях у него была только я.
Не могла находиться здесь, накинув халат, вернулась в свою старую комнату прислуги, свернувшись комочком, ждала, что придёт Доминик, извинится, скажет, что он тоже любит меня, раскаивается, что сделал мне больно. Надеялась. Но всё зря.
Под утро заснула с чугунной головой, обнимая растоптанное сердце.
Будильник прозвенел, как обычно, на автомате, выработанном годами тренировки, встала, с трудом разлепила опухшие от слез глаза, пошла на кухню. Как робот, приготовила завтрак и вернулась в комнату.
Не смогу видеть его, не сейчас. Он ясно дал понять, что у нас чисто потребительские отношения, он трахает меня, и всё. Но мне нужно больше! Я должна гордо поднять подбородок и выйти, хлопнув дверью, навсегда попрощаться с ним, вычеркнуть его из жизни.
Должна, но я не могу. Слабая, безвольная кукла, марионетка, подчинённая своему кукловоду.
День прошёл в душевных терзаниях. На кухне стоял нетронутый завтрак, что обидело меня ещё больше, всё равно приготовила ужин, убралась в комнатах. Когда занималась делами, отвлекалась от тяжелых мыслей. Хорошо, что сегодня не пришла та домработница, меня бы вконец это доконало.
Выйдя вечером из комнаты, столкнулась с Домиником, он нахмурился.
— Ты даже видеть меня не хочешь? — сердце рвалось на куски, как бы мне хотелось кинуться ему на шею, поцеловать упрямца, вдохнуть ещё раз его умопомрачительный запах, но я держалась.
— Нет, это не так, Адель. — он засунул руки в карманы идеально выглаженных брюк.
— Мне лучше уйти, навсегда. — нужно сохранить крупицы достоинства.
— Что?! — гнев в его голосе заставил вздрогнуть. Он резко развернул меня к себе, сжал до боли своими мощными лапами, тело предательски затрепетало.
— Я сказал, не отпущу! Ты моя, Адель! — голодным поцелуем впился в мои губы. Я не отвечала, мне нужно объяснение. Я хочу знать: кто я для него?
Он покрывал моё лицо жалящими прикосновениями губ.
— Я скучал, с ума сходил.
— Но ты не любишь меня, и тебя оскорбляет то, что я чувствую к тебе.
