подслушивать. Видимо, зря.
– Ну и? Отвечай!
– Отвали, – вернул ей ее же слова, скинув ладонь с локтя. – Делай что хочешь, меня только в это не втягивай.
– Да-да, Янчик, ты не меняешься! Как проблемы, то сразу голову в песок. Чертов страус.
– Мия! – огрызнулся, понимая, что в сестре говорила злость. Пытался уверить себя, что это только злость.
– Да иди ты!
– И тебе того же самого.
Мия опустила ладонь и выдохнула.
Я развернулся и ушел, пиная камушки. Злиться или не злиться, но разговаривать с ней в таком духе я не хотел. Становилось неприятно, что Мия пыталась втянуть меня в свои разборки с родителями. Пусть знают, что их любимая «дочка» тоже умеет оступаться и показывать зубки.
Если бы я только знал причину их ссоры. Если бы мог повернуть время вспять и ответить на ее вопросы. Возможно, все бы сложилось иначе…»
Возможно, я смог бы уберечь Мию, и сейчас на меня смотрели бы ее яркие зеленые глаза, а не заплаканные глаза Эрики. Ее дочери, к которой меня тянуло еще сильнее, чем к ее матери двадцать лет назад.
– Извините за доставленные неудобства. Впредь я больше не буду нарушать правила, – говорит словно робот, а не человек.
Моргаю и смотрю на подопечную, голос которой звучит механически. И где она только понабралась таких фразочек? Неживых, ненормальных, чужих.
Эрика не ждет от меня ответа. Разворачивается, распрямляет плечи и медленно выходит. Вновь закрывает тихо дверь. Мне кажется, что ее и не было здесь. Лишь слабый аромат какого-то цветочного шампуня дурманит голову.
Я чувствую Эрику. Я все еще слышу ее голос.
Я хочу девчонку так же сильно, как ненавижу ее мать.
Он вновь посмотрел на меня так, что аж мурашки собираются на коже.
Я выхожу из кабинета, не чувствуя ног.
Страшно. Опасно. Странно.
Меня совершенно не заботят его слова о том, что я теперь буду жить в новом месте. Даже лучше. Потому что возвращаться туда, где случился мой личный кошмар, я не хочу. Возможно, я бы даже сама попросила о новой жилплощади, но раз опекун решил, то так тому и быть.
Меня беспокоит совершенно иное – то, что я чувствую теперь.
Слезы прожигают глаза насквозь, горло саднит от рвущегося крика. Но я держу все слова, которые хотела бы сказать, беру их под контроль и обещаю, что больше не нарушу правила. Впрочем, я их никогда и не нарушала. Лишь раз… Лишь один чертов раз…
В комнате я притворяю за спиной дверь и прижимаюсь к стене. Слушаю, как отчаянно колотится сердце. Как загнанный зверек. Напуганный, истощенный, но со смелостью, граничащей с безумием.
Что на меня нашло?
Я понимаю, что признать свою ошибку оказалось не так уж и сложно, как разобраться с последствиями. Но отчего-то его слова, звучащие с прежним холодом и жестокостью так терзают меня. Рвут на части, пронзают и выворачивают. Мне больно, потому что он хочет опять избавиться от меня? Но я же сама этого хотела? Что случилось со мной?
Не понимаю.
В растерянности отхожу от стены и бреду к кровати. Нахожу телефон, разблокировав и включив интернет, скорее на автопилоте ищу все, что связывало меня со скандалом.
Ничего. Абсолютное ничего.
Ни имен, ни адресов, ни фотографий.
Словно ничего и не было.
Не веря глазам, ищу странички Лекси, но все они пусты. Приходится напрячься, чтобы найти другую. Ее левый аккаунт, которым Лекси изредка пользуется, старательно сохраняя свое инкогнито. Обычно ей этот акк нужен, чтобы следить за парнями, их бывшими или нынешними и так, для прочего мусора. Пишу ей первая, потому что хочу узнать, что произошло.
Лекси отвечает не сразу, но в сухих пустых на эмоции строчках ясно читается – больше не пиши мне, я все сделала, как мне сказали.
Улыбка трогает губы.
– Ну и замечательно, – с ядовитым выдохом произношу, убираю телефон и заворачиваюсь в плед.
На обед и ужин выхожу вовремя. Ем всё, что дают, правил не нарушаю, не возмущаюсь, ножкой не топаю. Два дня.
Мне нужно выждать два дня и жизнь вернется в прежнее русло. А там уже…
Я подумаю об этом послезавтра.
Вечером после ужина выбираюсь во двор. На свежий воздух начала выходить совсем недавно, хотя в доме меня никто не держал. Но оказаться здесь в одиночестве и знать, что за тобой все равно присматривают – такое себе дело. На прогулку плохо тянет. Однако я хожу по тропинкам, зная, что опекун не появится. Я его вообще с той ночи не видела во дворе. Он уезжает обычно рано утром, возвращается к ужину или позже. Как раз сегодня такой день – он уехал после разговора со мной и до сих пор не вернулся. Его отсутствие в доме мне только на руку. Могу спокойно переждать и собирать свои вещички.
Я прохожу как раз под раскидистыми ветвями высоченных елей, как до моего уха доносится скрип колес по гравию.
Он вернулся.
Сглатываю слюну, вмиг заполнившую горло, и оборачиваюсь. Отсюда меня не видать, зато я могу рассмотреть машину, которая останавливается недалеко от главного входа. Опекун выходит из салона, лишь раз поднимает голову, словно разминает шею, потом направляется в дом. Машина трогается с места и уезжает в гараж.
Я продолжаю прятаться в тени елей. Сердце лихорадочно гудит.
Немного странно вот так наблюдать за опекуном. Странно чувствовать, как внутри что-то неумолимо меняется.
Спустя две недели моего вынужденного заточения в этом доме, я ощущаю, как моя ненависть тает, а на ее место приходит нечто иное. Может быть, я зря злюсь на него? Может быть, я ошибаюсь на его счет? Сложно разобраться в себе, но я и не стараюсь. Хотелось бы понять, но пугает мысль, что если я осознаю, что ненависть созрела на пустом месте, то лишусь стимула.
Хочу ли я получить компанию и все деньги, которые по праву мне принадлежат? Да, хочу. Но что я буду делать? Я ведь ни черта не разбираюсь в бизнесе, а благодаря опекуну компания непросто сохранила себя, но и выросла. Наверное, родители гордились бы тем, что опекун выполняет свои обязанности, а я… Я должна его поблагодарить. Просто поблагодарить и засунуть свою гордость куда подальше. Утром же получилось.
Выдохнув, отхожу от дерева, за которым пряталась, и иду дальше. Брожу по тропинкам, пока неожиданно не замечаю выросшую словно из ниоткуда тень.
Напротив меня стоит опекун. Наверное, вышел через вторые двери с обратной
