твое сердце, но ты… ты всегда был холодный, как могильный камень, – всхлипывает она, обнимая себя за плечи. – Пообещай, что дашь этим людям денег и выбросишь из своей жизни. Пообещай мне это, Ники.
– Габи, вероятно, ты не до конца поняла, – с трудом сдерживая ярость и негодование, произношу я. – Мой сын тяжело болен.
– Еще надо доказать, что он твой сын, – ядовито выдавливает она.
– Уже доказали. Я сдавал анализы для определения совместимости. Я его отец.
– Дай ей денег, пусть едут в Израиль и делают… Что там положено таким больным?
Я молчу, тупо уставившись на жену. Куда делась веселая милая студентка Стэнфорда? Когда-то давно она помогала мне, сидя рядом и боясь сказать слово. Помогала советом, когда программа не получалась или работала со сбоем. Я два года потратил, чтобы осуществить свою мечту и создать приложение, которое используют миллионы людей. И она была рядом… Она… Я думал, что смогу влюбиться. Я хотел влюбиться, черт возьми, но так и не смог приказать это своему сердцу! Зато влюбилась она. И сама сделала мне предложение.
«– Ники, я буду верной и удобной женой. Тебе со мной будет весело. И детей я не люблю – можем не заводить их».
А сейчас на меня смотрит бесчувственная стерва… Я два раза сказал про болезнь сынишки, ожидая услышать слова сочувствия, а вместо этого услышал:
«– Дай этим людям денег и отправь куда подальше».
Чудовищный цинизм… И чудовищное бесчувствие…
– Я ждал других слов, Габи, – хрипло выдыхаю я. – Сейчас ты обесценила свои слова. Ты не любишь меня. И никогда не любила.
– Ники, прошу тебя… Прости меня, милый. Я люблю тебя, просто… Говорю все это от бессилия. Как бы ты на моем месте отреагировал?
– Я бы попытался понять. Ты же не хочешь этого делать. Габи, я поступлю, как считаю нужным. Ради спасения сына я готов на все.
– Да как такое возможно? – не унимается она. – Ты видел мальчишку пару раз и уже готов на все? Совсем недавно ты говорил, что не хочешь детей. Ты лукавишь, Ники. Ты просто хочешь оприходовать его мамашу, вот и все, – цедит она сквозь зубы. – Как вы будете делать ребенка? Можно ведь сделать это бесконтактным методом, да?
– Мне неприятен этот разговор, Габриела. И непонятны твои наезды. Я принял решение и твое одобрение мне не требуется. Переночую в гостинице.
С этими словами я выхожу из кабинета и спускаюсь в гостиную, застав там плачущую Зинаиду Петровну. Ее плечи вздрагивают, а по лицу струятся слезы. Она утирает их краешком кухонного фартука. Очевидно, женщина слышала наш скандал и узнала про болезнь Никитушки.
– Я поеду, – произношу со вздохом.
– Делайте, все, что нужно, Никита Федорович, – кивает она. – Она примет, вот увидите. Она… Наверное, ваша жена очень любит вас? Все это от бессилия и обиды. Ее злые слова… Она завтра успокоится, и все станет по-другому.
– Спасибо вам, Зинаида Петровна. Спасибо за поддержку.
– Если Никитушке что-то нужно, я приготовлю. Или приеду…
– Я скажу, если ваша помощь понадобится.
Зинаида Петровна собирает мне чистую одежду и вручает пакет. Набрасываю пальто и обуваюсь, выходя под темное хмурое небо… Такое же сейчас в моей душе…
Злата.
Сама не знаю, зачем позвонила ему… Бабуля приехала в больницу к вечеру, а меня поглотила такая черная тоска, что хотелось выть… Все словно разом на меня навалилось: трудное решение о рождении второго ребёнка, невосприимчивость Никитушки к терапии, ревнивые взгляды Амирана, настойчивость и уверенность Никиты-старшего… Как же у Гончарова все просто! Раз – и вынь, Злата да положи второго ребенка. Да еще и естественным путем. И повторяет мне при этом, что наша жизнь не изменится. Ну как можно быть таким циничным? Он сделает мне ребенка и спокойненько вернется в постель любимой Габи? А она его благодарно примет. И все будет, как прежде…
Ни черта не будет… Потому что магия Гончарова продолжает действовать на меня. Да, наверное, я дура, решите вы. И будете правы. Надо бы дать шанс Амирану и попробовать стать счастливой, но вместо этого я думаю о Никите… И все мое существо тянется к нему против воли… Сердце ускорят ритм, танцует и прыгает в груди, как резиновый мячик, дыхание сбивается в горле, а щеки становятся пунцовыми, как спелые помидоры. И я ничего не могу поделать с собой… Если я растекаюсь перед ним лужицей, когда он просто стоит рядом, что будет, если Ник прикоснется ко мне? Моя жизнь совершенно точно не станет прежней, когда все закончится. И вряд ли я буду нужна Амирану с двумя детьми…
– Злата, я поддерживаю Никиту, – важно произнесла бабуля в ответ на мои откровения. – Он, в отличие от тебя, мыслит трезво. Надо, значит, надо… И я не думаю, что тебе придется его терпеть в прямом смысле этого слова.
– Ну, бабуля… – смутилась я, потупив взор.
– Златка, вот бы вы снова были вместе, – надтреснуто добавляет бабушка. – Если бы только можно было повернуть время вспять и все воскресить. Исправить, поговорить, склеить…
– Бабуль, я сейчас не хочу думать о том, как будет. Никита обещал помогать мне с детьми, обеспечивать и принимать участие в воспитании. А как будет у нас… Это второй вопрос, который решать я сейчас не готова.
– Езжай домой, Золотко. Отдыхай. Я переночую и останусь с Никитушкой, сколько надо.
И сейчас я брожу по пустой квартире, маясь от желания разделить свои волнения с кем-то близким… Можно, конечно, и Зойке позвонить, но пальцы сами ищут контакт Никиты в смартфоне. Его уверенность ненадолго меня успокаивает. Он повторяет, что мы жертвуем своими интересами ради Никитушки и на мгновение я ощущаю себя девой Марией… Ненадолго, пока в его голос, звучащий из динамика, не вливается еще один – женский.
– Не помешала? – слышу так отчётливо, как если бы находилась с ними в комнате.
– Злат, я перезвоню.
Никита завершает разговор, оставляя меня наедине с коротким прерывистыми гудками… Вот и все… Сейчас Габи устроит ему скандал, а он, не желая портить отношения с женой, откажется от своего решения…
Сплю я плохо. Просыпаюсь от кошмаров и брожу по квартире, кутаясь в шерстяной плед. Даже на подоконнике сижу какое-то время, смотря на новогоднюю иллюминацию. Засыпаю под утро. Меня будит звонкая мелодия будильника и звук входящего сообщения. Нащупываю телефон под подушкой и, сонно прищурившись, читаю:
«– Злата, не забудь, что нам нельзя есть. Кровь желательно сдавать натощак».
Ну надо же… Выходит,
