Глаза Авроры полны страха и я стараюсь в них не смотреть, потому что я не уверен, что тоже не являюсь его виновником.
Рустам неуравновешенный псих. Это было видно по его действиям и словам. Он дергался, отводил дуло пистолета от виска Авроры, пока говорил.
Всего лишь подловить момент и все будет решено.
И я решил.
Одним простым четким спуском курка.
Без всякого зазрения совести.
Аврора в панике учащено дышит и начинает терять сознание. Успеваю, ее подхватить, пока она не рухнула камнем на землю.
Выходя с нею на руках из леса, вижу шесть подъезжающих внедорожников, но я не беспокоюсь, потому что это свои.
Из первой подъехавшей машины выходит Вадим и Юра.
Вадим злой, но все же с небольшим удивлением осматривает мой валяющийся мотоцикл рядом с машиной Абрамова. Затем его взгляд скользит по открытым передним дверям машины и застреленным людям Абрамова: один лежит на земле, другой свисает с сидения наружу.
— Она ранена? — приблизившись к нам, осматривает бледное лицо Авроры.
— Разберитесь здесь, — обращаюсь к Юре, кивая в сторону леса. Вижу в его глазах сожаление и чувство вины. Он молча кивает, приступая к исполнению приказа.
Я же со своей драгоценной ношей направляюсь к машине.
***
Когда начинаю приходить в себя, пытаюсь прислушаться к обстановке вокруг, но как только сознание полностью включается, я резко распахиваю глаза и сажусь.
Я крепко сжимаю в своих руках тонкое одеяло и часто дышу.
Сквозь незакрытые горизонтальные жалюзи пробивается свет уличного фонаря. На улице ночь. Я в медицинской палате.
Осматриваю себя. Я в своей одежде: футболке и джинсах.
Мой взгляд скользит по палате. Она одиночная. В ней кровать, тумбочка, телевизор на стене, закрытая дверь слева по стороне кровати и дверь, напротив, с матовым стеклом.
Скольжу взглядом в правый угол комнаты напротив кровати, в сторону окна, и замираю.
В темноте угла на кресле сидит Дима.
Сидит во всем черном, практически сливаясь с темнотой ночи.
Нога на ногу. Губы упираются в сжатый левый кулак, локоть руки опирается на подлокотник. Правая рука покоится на другом подлокотнике.
Не могу увидеть четко его лица. Чувствую на себе только его цепкий взгляд, пристально изучающий меня.
— Как девочки? — мой голос хрипит.
— В порядке, — спокойный голос в ответ и снова тишина на некоторое время.
— Как ты себя чувствуешь? — негромко и спокойно спрашивает он, опустив кулак себе на бедро.
— Нормально, — мой голос продолжает хрипеть.
На самом деле я понятия не имею, как я себя чувствую, меня просто настораживает атмосфера, витающая в палате. Мне хочется прижаться к Диме, почувствовать его крепкие объятья, но все внутри настораживается, словно предвкушает что-то неладное.
Мы снова молчим, лишь смотрим друг на друга. Скорее, я пытаюсь, рассмотреть лицо своего мужа. В свете уличного фонаря, пробивающегося через жалюзи, я то ему видна.
— Боишься меня?
Вопрос тихо заданный из черноты угла звучит словно колокол. Сначала я даже не понимаю его смысла, пока до меня не доходит, что Дима имеет в виду тот момент в лесу.
Он. Холодный. Решительный. Злой. С пистолетом. И его четкий выстрел, когда я была в руках у Абрамова.
Мое затянувшееся молчание он растолковывает ошибочно, продолжая сохранять холодность.
— Я предупреждал тебя, что ты не осознаешь, что значит быть моей женой, — продолжает он, явно скрывая свои истинные чувства за бравадой холодности и жестокости. — Прости меня, Аврора, но вот она жизнь моей супруги. Я допустил ошибку, и ты чуть не погибла.
— Я не вижу твоей ошибки, — вмешиваюсь я в его монолог.
— А должна, — раздраженно отвечает.
— Ты не виноват, что кто-то оказался психом, — мне не нравится наш разговор и расстояние между нами.
— Я должен был лучше заботиться о тебе и защищать.
— Дима, твоя защита луч…, - пытаюсь вновь перекрыть его депрессивный поток, но он перебивает меня в ответ.
— Такое больше не повторится. Пока мы в браке, ты будешь получать сто процентную защиту. Прости, но больше никаких уступок, что охрана будет где-то тебя ожидать. Она будет с тобой везде и повсюду.
— Что значит «пока мы в браке»? — это единственные слова, что зацепили меня в его речи. Теперь моя очередь холодеть и телом, и голосом.
Снова ощущаю на себе его пристальный взгляд, пока он не дает мне ответа на мой вопрос.
— Дима… — призываю его дать ответ.
— После того, как я осуществлю свой план против твоего отца, — я чувствую, что ему самому эта мысль неприятна, по тому, как тяжело, он произносит эти слова. — Мы можем разве…
Я не даю ему договорить эти ужасные слова, кинув в него подушку.
— Не смей произносить это слово, Захаров! Я не уйду от тебя! Не смогу! — в моих глазах собираются слезы. — Как ты можешь так легко…
Не успеваю договорить, потому что мои предплечья резко сковывают его теплые ладони, заставляя меня приподняться на кровати, и стоять перед ним на коленях.
— Думаешь, мне легко говорить об этом?! — почти рычит мне в лицо эти слова, обхватывает мое лицо своими ладонями и прижимается своим лбом к моему. — Черт! Да я чуть не умер там, в лесу, увидев пистолет у твоей головы! Ты моя жена! Ты — единственная моя семья! Твою мать! Я люблю тебя, Аврора!
Хватаю его толстовку на груди, притягивая его еще ближе к себе. Обхватываю его шею руками и целую крепко, жадно, давая свой ответ на его признание. Дима всего на мгновение медлит, а после обрушивается на мои губы не менее поглощающим поцелуем.
Глава 19
В чем измеряется любовь? В частоте произношения этого слова? В желании кричать это слово всем и повсюду?
У каждого своя любовь.
Каждый любит, так как умеет или может.
Как его научили или как он видел эту любовь вокруг себя.
Но все же… это чувство заботы, необходимости, желание оберегать, как розу из мультика «Красавица и Чудовище», когда Бель зашла в запрещенное крыло замка и нашла розу под колпаком, а Чудовище застал ее и спрятал розу обратно под колпак, обхватив его.
Вот как я себя ощущаю рядом с Димой, как эта роза. Особенно сейчас, сидя в его объятьях, поперек его бедер, боком прижимаясь к его груди.
Понимаю, что Дима лишь делает вид, что идет мне на уступки, на самом деле, он просто защищает и оберегает меня от всего и всех.
И сколько было у меня лимита на уступки?
Первой уступкой было жениться на мне.
Второй — первый наш секс.
Третьей — пойти, по моей просьбе, на поводу ожидаемой реакции моего отца потащить меня к врачу, чтобы наш план действительно начал работать.
Четвертая — охрана, находящаяся в магазине со мной и девочками, но не заходящая в него. Вновь моя просьба.
Если смотреть с самого начала, то все было моей просьбой. Я просила, и он шел мне навстречу.
Слова отца о том, что он получил то, что хотел, что это был его план с самого начала…
— Как давно? — открыла глаза и посмотрела вверх на него.
Дима смотрел в окно, прижимая меня к себе, и нежно скользя пальцами одной руки по моему плечу, чуть забираясь под край рукава футболки.
— М?
— Как давно ты меня любишь?
Левый уголок его губ, еле заметно, дернулся в сдерживаемой ухмылке.
— Хм, — протянул он в явно шутливой манере и со специально театральной паузой.
Пауза начала меня раздражать, поэтому я ткнула пальцем под его ребра.
— Хорошо-хорошо. Только не бей меня, — смеясь, произнес он. — Я начал понимать, что влюбился в тебя, когда стал каждое утром просыпаться с тобой в одной постели, когда с удовольствием возвращался домой, где ты меня ждешь, когда даже тишина с тобой стала комфортна.
Его объятья чуть слабеют, давая ему возможность заглянуть в мое лицо, все также освещенное лишь уличными фонарями через окно.
Нежно заправляет выбившуюся прядь моих волос мне за левое ухо, нежно скользя пальцами по коже.
