знала о продаже дома, — продолжила мама и криво усмехнулась. — Я бы хотела посмотреть на этого дурака, который купит старую рухлядь.
Ее слова действовали на меня раздражающе. Нельзя говорить о чужом доме в таком ключе. Она не имеет права. Тем более она сильно преувеличивала. Да, соседский дом не двухэтажный, как у нас, не имеет умную технику, для которой достаточно хлопка, чтобы выключить свет и включить чайник, нет две ванные комнаты, не имеет отдельную комнату-гардеробную, оранжерею и библиотеку.
Комфорт состоится не в этом.
Уютный тёплый дом с несколькими просторными комнатами довольно удачно спланирован, хорошо отапливается, имеет прямой выход к опушке леса. В ней жила любящая друг друга семья, которая оставила приятную теплую атмосферу.
Поэтому пренебрежительные высказывания в адрес, по ее мнению, малоимущих соседей для меня были абсурдны.
Не в этом счастье. Не в большом доме, не в умных технологиях, которые напичканы по дому, не в престижной профессии. Счастье не в статусе.
Счастье в кругу семьи, которая собралась на ужин за одним столом в кухне, пахнущая свежим хлебом. Счастье в маминых руках, которые с любовью приготовили этот ужин. Счастье в улыбках детей, которые поблагодарили мать за еду и набросились голодными ртами. И пусть не будет на столе красной икры, стейка лосося и белого вина, которое хранится в погребе. Пусть только будет семья полной.
Я усмехнулась про себя.
Как я могу рассуждать про себя об этом? Откуда я знаю, что такое счастье? Видимо, счастьем для каждого считается то, что не хватает человеку.
— О чем вы разговаривали в коридоре?
В этом уже не было необходимости, а спросила я только из-за того, что образовалась пауза. Она наливалась тяжестью.
Напряженность чувствовалась между нами очень остро. Если первые секунды встречи накрывала досада и желание выгадать правду, то сейчас она отпала.
Почему была напряжённость? Может из-за нашей первой встречи после пяти лет? Или может быть из-за отсутствия той самой первой встречи, как должного?
После утреннего холодного душа для тонуса невыспавшегося тела я на обратном пути столкнулась с мамой. Она как раз таки направлялась туда, откуда я вышла. Я не смогла сдержаться. Я просто не стала себя сдерживать.
Ночные сомнения грызли нутро точно полевые мыши. Я должна была их выгнать чтобы ни стало.
Дом был полный людей. В нем находился сейчас мой ночной гость, моя беда, печаль и источник других разномастных чувств. И ничего не помешало мне набросится с вопросами.
— Я высказала ему все, что думаю по поводу его нахождения здесь, а ещё, чтобы он исчез и не приближался к тебе.
Внутренне меня пробрало на смех. Исчез? Не приближался? Дважды “ха”. Максим никогда и никого не слушался. Гроза района имел авторитет и своё мнение. Именно он решал возникшие проблемы, и не только свои. Он не разменивался на угрозы, но сразу давал то, что считал заслуженным. И тот Максим не был спецназовцем.
Щеки предательски запылали от воспоминаний.
— Что я не позволю разрушить твою жизнь, — тон голоса мамы снова мог заморозить много миль вокруг. Он бы мог побороться с уличным морозом и даже взять первое место.
— Об этом можете не беспокоиться, — раздалось сбоку невозмутимое и ни капли не смущенное.
Мы замолчали. Две головы синхронно повернулись к внезапно появившемуся третьему лишнему. И если одна сузила глаза и недовольно поджала губы, то я сильно вздрогнула и уставилась во все глаза на Максима. Какого черта он подкрался так тихо и подслушал? Никого же не было.
Учащенное биение сердца вновь запуталось зачем оно стучит так сильно, от злости, от радости встречи, от ночных еще не улегшихся воспоминаний или несправедливости ради.
Но через миг оно сделало выбор — от обиды.
— Что ты здесь делаешь?
— Гуляю, — Максим тут же ответил на вопрос мамы. Он приподнял подбородок и улыбался краешком уголка. — Я в гостях, забыли, мама?
— Не смей…
— Да ладно вам.
— Ты забываешься с кем разговариваешь.
Мамин голос источал чистый яд.
И тут я поняла одно. И это врезалось в сознание так резко, будто лопнула натянутая резинка. Это заставило меня повернуть голову в начальное направление, чтобы найти хоть намёк на то, что я ошибаюсь. И не нашлось. На безупречном для немолодого лица женщины не скрывалась ни одна эмоция. Моя мама искренне, всей душой, прямо вот всем сердцем ненавидела Максима. Ее ненависть выдавалась абсолютно во всем, в каждом полутоне, в вздрагивании ресниц, во вдохе и выдохе.
— О, поверьте, я ничего не забываю, — ответил он ехидно, немного шутливо и невозмутимо. А после изменил свой голос на абсолютно противоположный — низкий, тяжелый. — Я ничего не забываю. И мне абсолютно все равно на ваши тайные перешептывания. Как мать с дочерью вы имеет полное право обсуждать что хотите, как имею право и я высказаться о том, что касается меня. И я вам говорю, что можете вообще ни о чем не волноваться.
И шагнул…
Мимо офигевшей от наглости мамы.
Мимо молчаливой от повторного шока меня.
Шел прямо. Руки в карманах, взгляд перед собой.
Чертов необходимый мне взгляд скользнул мимо меня. Он выхватывал абсолютно все, кроме моей личности. Любую мелочь, но не меня. Против разума, против здравого ума, против логики я нуждалась в этом взгляде. Я задыхалась без него.
Я истекала кровью от равнодушия. Я умирала от безнадежности. Я горела от его холода.
Разум кричал, что-то хотел донести, но все звуки оставались за толстым бронированным стеклом. Логика надрывалась, больно билась о стену, а стекло все увеличивалось. Это была моя боль. Боль не отступала, она набирала обороты и подчинила себе все мое тело.
Внутренне я взмолилась “за что”?
Я хочу забыть. Умоляла я кого-то свыше.
Я хочу стать куском бревна. Просила я боль. Я не хочу чувствовать.
Максим скрылся за дверью.
— Идем завтракать, — позвали меня и взяли за руку, словно маленькую.
Я быть может убрала бы руку, но вместо того, чтобы обратить на это внимание, я старалась скрыть свое состояние. А было оно, словно по мне проехался танк. Два раза. Безжалостно и отрешенно.
И сама себе удивлялась. Почему мне больно? Из-за холодного безразличия? Но я с самого начала видела ее, спорила с собой. Так почему мне выворачивает изнутри?
Я его люблю сильнее, чем думала.
Я скучала по нему сильнее, чем ожидала.
Я задвинула в темный угол чувства, но не похоронила.
Я врала, что забыла.
Я притворялась, что жила.
И теперь меня били по единственному живому и цельному,
