пространства, чтобы его открыть. Я не прячу свое лицо, когда подхожу близко, но и не начинаю разговор. Это ведь ей есть что сказать, не мне. Кара наблюдает за тем, как я набираю на замке код и открываю шкафчик. Она перемещается на другую сторону, чтобы видеть меня. За нами наблюдают, я чувствую их взгляды за спиной.
— Я не знаю, как начать разговор, — тихо произносит Кара, не сводя с меня пристального взгляда.
Хорошо, что она начинает с честности. Это как ни странно подкупает.
Поскольку я не сразу нахожу подходящих слов, Кара продолжает:
— Я часть этого стада, которое не поняло тебя и сделало то, что делают, когда не понимают.
Перестав складывать учебники, я поворачиваю голову и пристально смотрю на нее. В отличии от меня Кара нисколько не изменилась. Она все так же красива со своей темной гладкой кожей, мелкими колечками на голове и дерзкой улыбкой. От меня прежней, которую она знала, лишь яркие волосы, скрывающиеся под капюшоном огромной черной толстовки.
Не знаю, что я ждала от нее услышать, увидев здесь. Но явно не это.
Мне снова не приходится отвечать. Если честно, я и не знаю, что. Но, похоже, Кара подразумевала, что я не произнесу ни слова.
— Я не могу отличиться от них, потому что уже отличаюсь, — продолжает она. — Темнокожая мормонка, — усмехнувшись, Кара бросает беглый взгляд в сторону. — Мы держимся за что угодно, чтобы не стать изгоями.
Когда она замолкает, я снова отворачиваюсь. Несмотря на свои слова, не похоже, что Кара оправдывается. И это мне тоже нравится. Ей это ни к чему и не в ее характере вообще. Так же, как и извинения, которые она слава богу не произносит. Мне не совсем понятны ее мотивы на данный момент, но… что-то ее подтолкнуло подойти ко мне спустя столько времени и сказать все это.
За ее спиной появляются знакомые силуэты у дверей спортзала. Они говорят между собой и смеются. Я не смотрю, опустив глаза в пол, потому что именно так я делаю последние несколько месяцев. Но Кара оборачивается. Когда я снова чувствую на себе ее взгляд, я поднимаю глаза. На ее лице смесь различных эмоций, в основном составляющих одну единственную: злость.
Кара поддается чуть вперед, наклоняясь ко мне, и произносит, четко проговаривая каждую букву одного единственного слова:
— Возвращайся.
Мои легкие пустеют. Она уходит, не обернувшись. Я же продолжаю стоять перед распахнутым шкафчиком и пытаюсь перевести дыхание.
Почему мне так трудно дышать?
Делая над собой огромное усилие, я хватаюсь за дверцу и захлопываю шкафчик. Ниже натягивая капюшон толстовки, я спешу к выходу, когда раздается звонок.
* * *
— Не хочешь со мной поделиться?
Удивленно посмотрев на доктора Бордмана, я подпираю подбородок ладонью, тем самым упираясь локтем в колено. Так сидеть не совсем удобно, но я уже не знаю, куда деть свои руки.
— Я ведь уже всё сказала, — лениво тяну я.
Доктор Бордман кладет на колени свой планшет и на несколько секунд замолкает. В это время я отмечаю, что он наконец-то надел одинаковые носки. Я никогда ему не говорила об этом. Когда он садился в свое кресло напротив меня, как сидит сейчас, и клал одну ногу на другую, я несколько раз замечала под его задранными штанинами разные носки. Не то чтобы он надевал один красный, а второй зеленый, вовсе нет. Это были всегда темные, но с разными ромбиками или кубиками носки. Они всегда были разными.
Но не в этот раз. Интересно, какие у него произошли перемены?
Доктор Бордман тихо прочищает горло и снова устремляет на меня свой профессиональный взгляд.
— Итак?
— Итак, — повторяю я.
Он наигранно грозит мне пальцем, затем прячет улыбку.
— Ты напугала их, ты знаешь это.
Знаю. Я снова это сделала.
— Мне стыдно, — признаюсь, сев прямо. — Я извинилась. Много раз.
Доктор Бордман кивает.
— Хорошо. Расскажи мне, где ты была и что делала. Все, что захочешь и сможешь рассказать.
Мне всегда нужно время прежде чем начать говорить. И сейчас это время уходит на воспоминания половины дня, которую я провела, прогуливая школу.
Я не знаю, как сказать своему психотерапевту, что одно-единственное слово Кары заставило меня выбежать из школы и идти, куда глаза глядят. Он подумает, что я сумасшедшая. То есть…черт, он уже так думает, учитывая то, что я сижу напротив него. Но прибавлять еще и это к своим странностям я не хочу.
Будто прочитав мои мысли, доктор Бордман добавляет:
— Ты не сумасшедшая, Эйв.
Что за…
— Я гуляла.
И это правда.
Я бреду по знакомым улицам, пока не оказываюсь на том же самом стадионе начальной школы. Но там людно, так как уроки только начались. Обойдя стадион, я оказываюсь за школой на небольшом склоне, откуда видны далекие фермы. Я сажусь прямо на холодную землю и достаю телефон. В моих ушах играет Холзи Eyes Closed, и каждой клеточкой тела я ощущаю странную невесомость. Во мне борются несколько чувств, которые на этот раз я не игнорирую. Мне нужно решить и определиться, кто я в конце концов? Какой я была и какой стала? Кто из них лучше? Какая версия меня настоящая?
Чем больше я думаю, тем больше запутываюсь и прихожу к выводу, что ни одна из этих версий не является мной.
Кара сказала «возвращайся», но я не могу. Я не стану той Эйвери. Но и этой больше быть не хочу.
— Эйвери? — Голос доктора Бордмана выдергивает меня из недавних воспоминаний.
— Я гуляла и слушала музыку, — отвечаю я. — Мне жаль, что пришлось уйти с уроков. Честно. Больше такого не повторится.
— Ты говоришь заученные фразы.
Он снова прав. Меня даже это начинает раздражать.
— Послушайте, док. У меня все хорошо. Я действительно делаю, как вы советуете.
Доктор Бордман внимательно смотрит на меня.
— Ты делаешь это только для того,
