не могла, и тогда он вытащил ее в сени. Там усадил тещу за стол, где громоздились чистые перевернутые вверх дном крынки, и та, уронив голову на руки, завыла, запричитала, зарыдала. Яша стоял рядом, повесив голову.
Она уже не ощущала холода, она вообще ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Перед глазами стояла кровать с больной дочерью на ней. Мать не нуждалась в объяснениях — Света умирает. Догрызает ее непонятная болезнь, высушила молодое здоровое тело, обглодала душу, а кто в этом виноват?
Полина Яковлевна, прижимая холодные пальцы к лицу, раскачивалась из стороны в сторону. Горе — тяжелое, непосильное — ложилось на плечи матери, опустошая ее до дна души. Тут Яша заботливо укрыл женщину пледом, и она подняла глаза.
Он! Он виноват во всем! Он, злыдень! Это он заморочил голову ее кровиночке, загубил жизнь ее молодую. Сам-то, поди, ждет — не дождется, когда Света умрет. Возьмет и охмурит еще какую-нибудь дурочку. Запудрил мозги бедной девочке, лишил мать единственного счастья. Чтоб ему пусто было! Света умирает, но и он жить не будет! Убить его мало! Убить! Убить! Горячая волна поднялась к голове женщины, ненавистью налились глаза, и тут она бросилась с кулаками на Яшу. Не ожидая ничего подобного, парень еле устоял на ногах. А Полина Яковлевна с охватившим все ее существо отчаяньем, настоянном на злобе, хлестала его, давясь слезами. Цыган не отбивался, просто уворачивался от ударов обезумевшей от горя тещи, а та била всё слабее и слабее по широкой груди. Наконец, она ударила в последний раз и навалилась на парня. Тот обнял ее за плечи, и женщина, уткнувшись лицом в его рубаху, зарыдала…
Они — теща и зять — просидели в сенях до первых петухов. Женщина внимательно, уже без слез и истерики, слушала парня. А тот курил сигарету за сигаретой, зажигая следующую от предыдущей. Вот что он рассказал о Светлане.
Врачи разводили руками. Им была не ясна причина болезни девушки. Ей сделали три операции, но они не помогли. А когда, три дня назад, ее отправили на четвертую, Света отказалась. Она, высохшая, как лист клена по осени, бледная, уставшая, сказала мужу:
— Я умру. И я не хочу умереть на операционном столе. Отвези меня к маме. Хочу проститься с ней.
Все уговоры Яши пошли прахом. А ведь он не поленился и попросил свою бабку посмотреть Свету: может, это и не болезнь, а порча? Но старуха лишь вздохнула, а потом ответила, что предупреждала Свету о скорой смерти, если та с Яшей останется. Но девушка, несмотря ни на что, выбрала свою судьбу, связав жизнь с ним. Ромала рассказала внуку о том разговоре, когда старая цыганка открыла девушке ее судьбу. Яша, взбешенный услышанным, едва не задушил родную бабку. Благо его вовремя оттащили от уже хрипевшей старухи.
— Да будь ты проклята, старая ведьма! — крикнул он напоследок и ушел…
— Она и мне говорила, что Света помрет скоро, — проговорила мать, — а я ей не поверила.
Яша раздавил в пепельнице очередной окурок:
— Света все знала, — еле слышно сказал он.
Тут открылась дверь, и в проеме показалась взлохмаченная голова Михаила.
— Она проснулась, — сказал подросток.
Яша рванул в дом, теща спешила следом. Парень подлетел к постели, сжал в руке руку жены, больше похожую на высохшую птичью лапку. Она что-то говорила на цыганском.
— Ты дома уже, дома, — повторял муж на русском.
Взгляд потухших блеклых глаз шарил по комнате, пока не встретился с глазами матери, и в ту же секунду они наполнились слезами. Девушка протянула худые с синими венами руки:
— Мамочка, — прошептала она.
Полина Яковлевна упала на колени и стала обнимать дочь, целовать холодные руки и лицо с ввалившимися щеками.
— Доченька моя, — шептала мать, — да от тебя только половина осталась!
Света улыбалась, а губы казались серой ниткой, прорезающей некрасивое лицо. Мама всё гладила и гладила своего единственного ребенка по волосам, да целовала. Слов у нее не было. У Светы тоже.
Дочь, несмотря на уговоры матери, отказалась от визита к врачам. И тогда Полина Яковлевна — атеист по натуре — сбегала к бабке Дуне, которая снимала порчу да готовила приворотные зелья. И ведь не верила ни в светлые силы, ни в темные, а к колдунье сходила. Это была старая высохшая женщина, которой было лет сто, но она и по сей день сохранила острое зрение и ум. Бабка выслушала ее и, накинув платок на седые волосы, заплетенные в две тугие косы, пошла за бедной матерью.
Света во время ее прихода спала. Бабка Дуня глянула на нее лишь раз и, развернувшись, пошла к двери.
— Стой! — крикнула Полина Яковлевна, бросившись следом. — А Света?
Ведунья повернулась в дверях, зыркнула синими глазищами на нее, потом, кивнув на спящую девушку, заявила:
— Ей ничем не пособить. Я дам тебе отвар один. Он ее не спасет, но она хотя бы мучиться не будет. Зараза у ей в теле.
— Рак? — помертвевшими губами спросила мать.
— Не, — ответила старуха, — я знаю, какой рак бывает, а это зараза. Бог знает какая.
Она всунула женщине в ладонь пузырек с отваром и ушла. Только дверь за ней стукнула.
Неверующая ни в черта, ни в Бога мать стала давать снадобье, оставленное старой ведьмой, и Свету перестали мучить постоянные боли. У нее проснулся аппетит, а на щеки вернулся румянец. Она играла с дочерью в ладушки и разучивала новые песенки. Ромала — непоседа и шалунья — льнула к маме. А та ей пела цыганские песни.
Полуторагодовалая девочка болтала без умолку. Ее рот не закрывался ни на минуту. Казалось, дом был наполнен щебетом весенних птиц. Черноглазая, черноволосая — очень походила на отца: его глаза, его волосы — густые, завитые кольцами, его улыбка. И только повадки у нее были мамины. Она так же морщила свой маленький, хороший носик, когда была чем-то недовольна. Несмотря на то, что внешне малышка никак не походила на Свету, Полине Яковлевне она живо напоминала дочь. Женщина возилась с внучкой и тайком радовалась, что у нее от Светы останется вот эта живая память.
Через день после приезда молодых в село прекратился дождь. Наконец-то, выглянуло из-за туч долгожданное солнце. Света сама не ходила. Яша выносил ее в сад, где специально для девушки поставили
