нужен. Кто за ней лучше родной бабки присмотрит? Свету не вернуть, а Полина Яковлевна умрет — тоска ее съест. Но и он-то как будет без счастливых глаз дочери? В общем, куда не кинь — везде клин!
Тут в комнату забежала Малушка, увидела сурового отца и плачущую бабушку, подбежала к ней и стала гладить по щеке.
— Не пачь, баба. Не пачь, — шептала она.
Женщина обняла свое единственное сокровище, прижала к груди. Девчоночка вытирала своей маленькой ладошкой бабушкины слезы и всё норовила в глаза заглянуть.
— Не пачь, баба. Не пачь, — приговаривала она.
— Доченька моя, кровиночка моя, — стонала Полина Яковлевна.
А Яша молчал и смотрел на осиротевших тещу и дочь. И для себя он всё решил.
На следующий день на рассвете, когда из города за ними пришла машина, парень уехал один. Ромала осталась у бабушки.
Односельчане Полины Яковлевны, увидев, что Яша оставил дочь с бабкой, замололи языками. Многие были на похоронах Светы и видели седую голову парня, но никто не верил в его искренность. Люди перешептывались за спиной несчастной женщины, говорили, что цыган бросил дочку. Но самой матери до них не было дела. Она уже собралась устроить девочку в ясли, как из города приехал Яша. Он никак не мог нацеловаться со своей крохой, а та жалась к отцу. Уложив девочку спать, теща и зять сидели в кухне и пили чай.
— Что, мама, тяжело, поди? — спросил он.
Женщина вздохнула:
— Ох, сынок. Разве заткнешь их. На чужой роток платка-то не накинешь. Пусть болтают себе.
Цыган покачал седой головой:
— Не хочу, чтоб о тебе плохо говорили. Подожди, вот увидишь, еще и Малушку станут дразнить.
Теща опять вздохнула. А что тут скажешь?
— Ну, вот что, — заявил Яша, не поднимая глаз, — поживете еще немного здесь, а я пока попытаюсь устроить вас в городе. Всё к Малушке ближе буду.
Полина Яковлевна посмотрела на парня, опешив:
— Да что ж я в городе делать-то буду? Да и дочери твоей воздух свежий нужен, а город — он город и есть: грязь да машины.
Яша усмехнулся уголком рта:
— Ты, мам, не беспокойся об этом. Будет так, как тебе нравится. Вот увидишь.
Теща на это промолчала.
Зять уехал. Но через какое-то время стало понятно, что эту зиму Полина Яковлевна с Малушкой будут жить в селе. Девочку нехотя, но всё же взяли в детский сад. Яша приезжал каждые выходные, когда на день, когда на два, иной раз и вовсе на пару часов. Звонил через день. Теща рассказывала нехитрые деревенские новости — а Яша в пару фраз умудрялся вкладывать всю свою жизнь. Ромала сильно скучала по отцу и ждала его приезда с великим нетерпением. И тот тоже рвался к дочери.
Односельчане видели, с какими гостинцами приезжал зять к теще. Ведь кабы по-нормальному, то они и знаться не должны были бы — Света-то померла. Ан нет! Ездит! На машине. Коробками что-то таскает в дом. А где берет? Ведь не работает нигде. Тогда, выходит, нечестным путем нажитое, а то и вовсе краденое! Цыгане — какой с них спрос?! В глаза, понятно, не говорили, но за спиной начинали шептать, и этот шепот напоминал Полине Яковлевне шипение змей. Того и гляди ужалят! Она понимала, что большинство ей просто завидует. Ведь у «нормальных» людей теща с зятем должны чуть ли не драться, а тут подарки! Кто ж поймет? Никто и не понимал.
— Пока не получается, мам, устроить вас в городе, — сетовал Яша.
Полина Яковлевна посмотрела на седую голову зятя и вздохнула. В прошлом месяце отвели полгода[2] Свете. Об этом было тяжело думать и вспоминать. На поминках были только свои: она, Яша, Миша и Малушка. Так и посидели вчетвером на могилке. Малушка к тому времени почти забыла маму, и от этого у бабушки щемило сердце. Каково это — прожить жизнь, не зная матери? Свою она сама плохо помнила. Время стерло знакомые родные черты. Фотографий не осталось.
Мать Полины Яковлевны умерла от пневмонии во время войны, когда работала в две смены на неотапливаемом заводе. Мужа с фронта так и не дождалась, как и сына, который был старше Поли на двенадцать лет. Полина Яковлевна схоронила мать в 1943 году, в июле 1944-го пришла похоронка на брата. А в 1945-м она встретила отца. Тот и не признал в вытянувшейся стройной, как березка, девушке дочку. Полине тогда едва исполнилось четырнадцать. Она тоже не признала в этом постаревшем, с врезавшимися в лицо морщинами, с седыми висками, обросшем мужике отца. Только глаза — серые, живые — горели. Она вспомнила, как вдруг хлопнула за ее спиной входная дверь, как она оглянулась и встретилась взглядом с ним. Какое-то время стояла, оцепенев, потом уронила на пол сковороду и бросилась к отцу и долго поливала видавшую виды гимнастерку накопившимися слезами. Вечером они сходили на кладбище к маме. Помолчали, вспомнили брата… и продолжили жить.
У отца было много ранений, но руки-ноги на месте — это главное. Как он говорил, лишь одно — коварное. Однажды его зацепило осколками мины. Какие смогли — извлекли, другие бродят в теле, причиняя нестерпимую боль. Чего-чего, а ее мужчина не боялся, хотя мучился страшно. Да и скончался внезапно. Встал как-то, потянулся, да и упал замертво. Восемнадцатилетней Полине потом показали осколок, который оборвал жизнь отца, войдя в сердце. Потом она долго жила одна… Затем вышла замуж за Федора, через три года родилась Света, а еще через пять они с мужем развелись. Вырастила дочь…
Всего три года назад перед Светой открывались хорошие перспективы, и она проходила практику на самом крупном заводе региона. Два года назад еще не было Малушки, и вот уже полгода нет Светы… Растаяла, угасла на глазах, как ясный день. Только и осталось вспоминать ее, да Ромалу любить за себя — бабушку — и за маму…
— Ты, сынок, за нас не беспокойся, — сказала женщина парню, когда они вернулись с кладбища домой.
Он тяжело вздохнул, прошелся по комнате.
— А за кого еще мне беспокоиться? — сказал он, глядя в окно. — Вы моя семья.
— Яша, мы с Малушкой обеспечены всем. Все у нас есть. Я, слава Богу, здорова. Что еще нужно?!
Парень вновь сел за стол.
— Малушка
