Руки разжались, и кружка, выпав из рук Полины Яковлевны, разлетелась на мелкие осколки. Она почувствовала, как жар поднимается к голове, будто вся кровь побежала в этом направлении, и от этого холодеют ноги, а в желудке образуется ледяная пустота.
«Вот и всё. Началось»,— пронеслось в голове. Полина Яковлевна пару раз глубоко вздохнула, чтобы унять стучащую в висках кровь.
— Ты никакое не отродье! Ни цыганское, никакое! — твердо заявила женщина, глядя прямо в глаза Ромале. — Ты прекрасный и замечательный ребенок. Да и на какие такие национальности распределение вдруг? Мы живем в самой лучшей стране мира — в Советском Союзе! У нас пятнадцать республик. Национальностей, а уж тем более народностей, — пруд пруди. Больше сотни! Кто тебе сказал, а? Ну, быстро говори! — негодовала бабушка.
— Не скажу! — ответила девочка и побежала в свою комнату.
Бабушка проводила ее глазами.
— А ведь не скажет, — тихо проговорила она. — Характером в мать пошла. Это хорошо.
Но разговор с внучкой долго не шел из головы. Кто мог такое наговорить ребенку? Да хоть кто! В глаза главному бухгалтеру сельской администрации, конечно, никто ничего не говорил. Но свадьбу Светы с Яшей не забыли, и пожары не простили. Только дочь давно в могиле, цыган в разъездах, вот и вымещают всё на ребенке, к тому же, она еще и безответная. Еще не научилась платить злом за зло. Но сдачи дает, а это хорошо… Треснула К… Кого из детей зовут на «К»? Хотя, если подумать, ребенок-то ведь не виноват. Всяко с родительских слов сказал. И тут ее осенило: так это же Катька Матушкина, дочка Матвея, главного конюха! Теперь всё ясно. Только этот конфликт между детьми — лишь первая ласточка. Дальше будет хуже…
— Полина, Полина! — кричали с улицы, барабаня в окно.
Лайма заходилась в лае. Полина Яковлевна, нашарив в потемках тапочки, бросилась к окну, натягивая халат.
— Да кто там? — спросила она, распахнув створки.
За окном сплошной стеной стоял дождь, а под ним на ветру дрожала Ольга, кассирша из конторы.
— Ольга, ты что это в такую погоду шастаешь? Ночь уж на дворе! — впуская гостью в дом, ворчала бухгалтер.
Та скинула в сенцах промокший насквозь плащ, под которым у нее сидел лопоухий щенок, и опустила малыша на пол. Он поднял на людей свою лохматую морду и недовольно тявкнул. Ольга же поглядела на хозяйку дома, и Полина Яковлевна по глазам поняла, что стряслась беда. Вновь всколыхнулось то же страшное ощущение неизбежной напасти.
— Что случилось-то? — тихо спросила она.
Гостья опустила глаза и стянула с головы платок.
— Ты вот что, Полина, девчонку свою сегодня не выпускай никуда, — проговорила она.
Бабушка опустилась на лавку. Помолчала, унимая захлестнувшееся сердце, а потом, хлопнув по столу крепкой ладонью, приказала:
— А ну, не юли! Да сказывай толком, что за беда такая?
Ольга села напротив и стала рассказывать, и чем дольше она говорила, тем сильнее бледнела Полина Яковлевна.
Ромала — добрая жалостливая девочка. У Ольги ощенилась сука и принесла трех щенят. Кассирша рассказала об этом бухгалтеру, а та — внучке, и девочка уговорила взять одного. Ромала через день бегала проведывать своего Бимку. Тот понемногу рос. Вот он открыл глаза, заковылял на своих толстеньких кривых ножках. Девочка от щенка была в восторге и всякий раз рассказывала бабушке, чему ее Бимка научился за день.
И вот несколько дней назад Ромала, как обычно, прибежала к тете Оле, чтобы поиграть со своим любимцем. Когда девочка уходила домой, ей преградили дорогу Катька Матушкина и Зинка Творогова. Девицы на три года были старше Ромалы, но она не испугалась, только кулаки сжала, так как, наверно, поняла, что драки не избежать.
— И чего ты шастаешь на нашу улицу? — зашипела на девочку Зинка.
— Бегаешь каждый день, — поддакнула ей Катька.
— И чего тебе надо, а? — надвигаясь на Ромалу, спрашивала Зинка.
Катька толкнула цыганочку в плечо и процедила сквозь зубы:
— Пошла вон, и чтоб больше не появлялась здесь, усекла?
— А не то руки выдернем и к жопе приставим, — пригрозила ее подружка.
— Чтоб мы больше тебя здесь не видели, отродье цыганское, — припечатала Катька, и сразу получила от Ромалы в глаз.
Девчонка, упав в пыль, заголосила. Зинка бросилась на Малушку, но тут к драчуньям одновременно подбежали Ольга и мать Катьки, которая тут же кинулась поднимать дочь.
— Ах ты, деточка моя, кровиночка дорогая, — квохтала она над ней. — Чтоб тебе пусто было, отродье цыганское!
Ромала вырывалась из цепких рук тети Оли, пытаясь хоть ногой достать обидчицу.
— Анна, да ты что же такое говоришь? — закричала кассирша на Матушкину.
— А ты не заступайся, не заступайся! — окрысилась та.
— Постыдилась бы при детях! — вразумляла Ольга разъярившуюся бабу, но та будто не слышала.
— А кого стыдиться-то? Эту, что ли? Так мать ее в подоле принесла. Нагулянная она. А отец у нее вор, потому как цыган! Так она и есть цыганское отродье! — верещала Катькина мать.
— Это твой сын — вор! — вдруг крикнула Ромала.
Женщина захлопнула рот и уставилась на девочку, прижимая к себе скулящую дочь.
— Чё? — не поняла она.
— А то! Твой сын — вор! Скоро он в тюрьму сядет! — крикнула цыганочка и бросилась бежать.
Матушкина, вновь обретя дар речи, долго визжала ей в след. Но Ромала слушать не стала, да и кассирша не прислушивалась. Никто из них не принял слова ребенка всерьез…
— Ну, и что с того? — не вытерпела Полина Яковлевна, перебив рассказчицу.
Ольга повела на нее уставшими глазами:
— А то, Поля, что я только что была понятой при обыске у Матушкиных, — еле слышно проговорила она. — У Саньки в сарае нашли два ящика водки, а сам он рядом валяется пьяный с бутылкой в обнимку.
Дня три назад кто-то залез в магазин. Взять практически ничего не взяли. Украли лишь несколько ящиков водки да сигареты. Всё это и нашли у Матушкиных. А ведь на такую порядочную семью никто бы и не подумал.
— Так что ты Ромалу из дома не выпускай, — советовала подруга Полине Яковлевне, — как бы не случилось чего… Девчонка, понятно, в сердцах крикнула Аньке, что сын у нее вор. Так ведь сама понимаешь, как ни крути, а девчонка — цыганка наполовину. Вот и
