сотки ей без надобности. Росли на участке и яблони, и груши, и сливы, а уж смородины да крыжовника — по несколько сортов. Буквально в десяти метрах от дома стояли, будто игрушечные, банька и летняя кухня с резными окошечками и петушками на блестящих крышах.
— Раньше у нас баня с летней кухней под одной крышей были, да вот в прошлом году по весне загорелась проводка в летней кухне, так и сгорела вместе с баней, — объяснял вышедший из дома седовласый, но довольно крепкий на вид мужчина. Видимо, муж хозяйки.
— Они у вас будто из сказки какой! — восхитилась Полина Яковлевна.
Тот довольно хмыкнул в усы с проседью, и от его улыбки к вискам побежали лучики морщинок.
— А то! — воскликнул он.
— А что, дом-то благоустроенный? — подал голос Яша.
— Конечно, — ответил хозяин, и по голосу теще показалось, что этот вопрос будто бы даже задел его самолюбие.
— Вы не обижайтесь на нас, просто у нас девочка маленькая, вот и интересуемся, — сказала мягко Полина Яковлевна.
Он глянул на нее цепким взглядом и повел шеей.
— В доме и ванна, и туалет есть, — сказал он, сменив гнев на милость.
— Да вы проходите, проходите в дом, — зачастила хозяйка, распахивая перед покупателями дверь.
Дом был большим. Намного больше, чем тот, что остался у Филимоновой в селе. Высокие потолки, просторные квадратные комнаты, оклеенные на городской манер обоями. Стены кухни, как и русская печь, наполовину были выложены керамической плиткой. Ею же отделаны были и ванная, и туалет. Хозяин, ходя по пятам за покупателями, рассказывал о доме, отоплении, печи, воде и прочем. А Полина Яковлевна уже прикидывала, как расставит мебель. Яша следовал за тещей и понимал, что дом ей пришелся по душе.
— Комнат только многовато, — вдруг вздохнула покупательница.
Эти слова, будто радаром, уловила хозяйка и глянула на мужа. Тот, поймав ее взгляд, посмотрел на странную пару. Пожилая русская, неопределенного возраста цыган… да к тому же они еще говорили о маленькой девочке. Неужто муж с женой?
— Мам, — словно услышав его мысли, произнес Яша, — наоборот хорошо. Пусть будет просторно. Малушка скоро начнет таскать подружек в дом — от шума можно будет сойти с ума.
— Не сошла же до сих пор, — усмехнулась женщина.
— А сколько здесь человек вообще собирается жить? — вдруг поинтересовался хозяин.
Яша в ту же секунду насторожился. Теща кожей это почувствовала. Он положил свою смуглую руку поверх материнской, и даже взгляд стал жестче.
— А почему вас это интересует? — спросил он.
Хозяин переглянулся с женой. Та как-то неопределенно повела худыми плечами, словно не знала, что сказать.
— Ну, вы что-то про девочку говорили… — начал было он.
Супруга его перебила:
— Вот, глядите. Это — детская, — сказала она, показывая светлую комнату, в которой не было и намека на присутствие детей, лишь стены сплошь зайки да мишки с воздушными шарами.
— Там, — тараторила продавщица, тыча пальцем в комнату напротив, — спальня для родителей. Здесь наша спальня, а там дальше — зал. Всем места хватит: и внучке, и молодым, и у вас будет своя отдельная комната, — выпалила та, преданно глядя в глаза Полине Яковлевне.
Селянка посмотрела с грустью на Яшу. Тот сжал ее пальцы в своей ладони…
— Тебе нравится? — спросил он, когда они уже ехали домой.
— Очень, сынок, — ответила вдохновенно женщина. Она уже знала, что этот дворец будет принадлежать ей.
Надежда Львовна и Антон Михайлович, хозяева чудесного дома, с нетерпением ждали приезда покупателей. Это было так сильно заметно, что Яша встревожился. Он хмурил черные брови и всё как-то поглядывал в сторону.
«Что-то тут нечисто. Дом прекрасный, участок великолепный, даже детская площадка во дворе такая, что закачаешься! Вот и спрашивается: зачем продавать, когда, понятно, что лучше не найти?!»— думал парень.
Мысли цыгана были близки и теще.
— Такой прекрасный дом, — проговорила Полина Яковлевна. — Извините, что спрашиваю, но почему вы продаете его?
Хозяева сразу посуровели и переглянулись.
— Сын со снохой разошлись, — ответил, тяжело вздохнув, Антон Михайлович. — Они с нами всё жили, а потом сын другую встретил.
— Вот дочка и не смогла его простить, да и он сам подал на развод. Уж как мы его уговаривали! И дочка не осталась, — подхватила Надежда Львовна.
— Только сами понимаете, как ей остаться с нами, если разлучница через два дома живет. Вот она и уехала. Дочек, кровиночек наших, забрала, — проговорил с тоской брошенный дедушка.
— Вот мы и уговорили ее, Сонечку нашу, что уедем все вместе. Антон вон какой еще сильный, да и я еще кое-чего могу. Как-нибудь проживем. Построили один дом, построим и другой. Лишь бы вместе быть с Любочкой, Ладочкой и Сонюшкой, правда?
Полина Яковлевна кивнула, соглашаясь, но тень, мелькнувшую по ее лицу, дед с бабкой заметили.
— Вы уж нас тоже извините, — вдруг сказал Антон Михайлович. — Мы с женой приметили, что вы родственники, но ведь не муж с женой? Да и на мать с сыном тоже не очень походите.
— Яша мне зять, — ответила покупательница, — детей, когда те родителей теряют, называют сиротами. Мужей, схоронивших жен, — вдовцами. Не придумали лишь, как называть матерей, которые проводили своих детей в мир иной.
— О Господи, прости и помилуй нас грешных! — горячо прошептала Надежда Львовна, истово крестясь.
— Вот уж шесть лет минуло, как мы схоронили Свету. Малушка, дочка, совсем и не помнит ее. Зовет меня мамой. Яша сжалился, не забрал девочку. Так и живем, не тужим.
— Бедная ты, бедная, — запричитала Надежда Львовна, прижимая свои натруженные пальцы к щекам.
— А мы своему охламону сказали, что дочка у нас одна, и другой не надо. Коль уж ему покабелиться хочется, так пожалуйста! Без тебя проживем, было бы здоровье. А коль Соня повстречает кого — не век же ей одной куковать, — так мы и свадьбу сыграем. Она у нас такая, что в целом свете не сыскать! — сказал вдохновенно хозяин дома.
— А ведь когда он знакомиться ее привел, думала, издевается! Худющая, страшненькая, всей красоты — коса в руку толщиной. Детдомовка, всего и вещей-то было — кошелка небольшая, а в ней два платья — одно на выход, другое на работу, да юбочка с кофтенкой. Сыну мы никогда не перечили, и тогда не стали.
— И ведь как хорошо, что не стали. Соня малость оклемалась, отъелась чуток
