Полина Яковлевна подняла голову. К горлу тут же подкатил горячий колючий ком. Она сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться.
— Что же ты хотел?! Она еще совсем маленькая, — проговорила теща в ответ, а голос казался чужим.
— Я знаю, просто так быть не должно. Это я во всем виноват. Если бы Света не познакомилась со мной, то была бы жива, — совсем тихо произнес он.
Полина Яковлевна вздохнула. Сколько раз за эти последние два года она думала об этом! Только, как правильно говорил ее отец: если бы, да кабы, во рту выросли б грибы. Ведь именно его — этого черноглазого цыгана — мать обвиняла в болезни, страданиях и смерти своего единственного ребенка. Каково это — схоронить дитя, выношенное, рожденное в тяжких муках, выращенное с любовью, а потом схоронить!? Что страшнее?
— Если бы бабка мне рассказала всё, что ожидает Светочку со мной, я бы исчез. Уехал, и она бы осталась жива, — сказал Яша, тяжело вздохнув.
— Во что? — не понял он.
— Конечно! — твердо заявила женщина. — Света просто заболела и умерла.
— И от чего же? Просто так не умирают.
Парень взглянул на нее и промолчал. Но, несмотря на всё неверие женщины, сбылось еще одно предсказание старой цыганки: Ромала звала бабушку мамой…
[1]Так в Сибири говорят о поминках на 9 день.
[2] Полгода со дня смерти.
Глава 14.
Время шло. Ромала росла веселым, отзывчивым ребенком. Отец с бабушкой не могли нарадоваться на нее. С каждым днем она всё больше походила на Яшу. Если Света была тихой, спокойной, то Ромала на одном месте не сидела, словно юла вертелась. Глаза ее всегда блестели, а голос — звенел. Она прекрасно исполняла как русские, так и цыганские песни.
Яша больше не заикался о переезде семьи в город. Полина Яковлевна и подавно помалкивала. За столько лет она привыкла к селу, к людям. Наконец-то односельчане перестали судачить о Филимоновой и ее непонятных цыганских родственниках.
Во-первых, тема устарела, во-вторых, было, о чем другом поговорить. Например, о Вальке Губановой, которая еще в десятом классе в подоле принесла. Да хоть бы от молодого кого, а то ведь от женатого Митьки Павлова. Вот его Машка насовала тогда зуботычин разлучнице! Та, правда, в долгу не осталась, и волос у законной супруги поубавилось! Что и говорить — красиво пластались девки! Если еще учесть, что Машка вдвое тяжелей соперницы, то это было стоящее зрелище! Подробности смаковали целый месяц.
Потом попытался повеситься Гришка Ростов, который был влюблен в Аньку Кузову. Девчонка его отвергла и собралась замуж за Витьку Петрова. В день ее сватовства Гришку едва успели из петли вытащить. А его мать Витька поймал со спичками и соломой в руках под Анькиными окнами. Женщина и не отпиралась, что хотела «спалить суку крашенную», чтоб ее сынок не мучился.
Так что село не скучало…
Время бежало. Вот и Ромалу стали собирать в школу. Девочка с бабушкой съездили в город и купили всё необходимое первоклашке. Девчушка была несказанно счастлива.
Полина Яковлевна закручивала банки с огурцами, когда увидела, что внучка вбежала во двор и, как показалось женщине, плакала. Она отложила закаточную машинку и, вытирая руки о передник, выскочила из дома. Девочку она нашла в кустах смородины. Та действительно плакала, размазывая по щекам слезы.
— Девочка моя, доченька, что случилось? — заквохтала бабушка, обнимая ребенка.
Малышка подняла на нее зареванное лицо и бросилась женщине на шею.
— Да что случилось-то? Тебя кто-то обидел? Почему у тебя платье порванное? — забрасывала внучку вопросами Полина Яковлевна, но та лишь мотала в ответ головой и упрямо молчала. Бабушка схватила ребенка на руки и побежала в дом.
— Сейчас, сейчас, вот умоем мою девочку, и всё будет хорошо, — приговаривала она.
После умывания Ромала перестала плакать, но глаза на Полину Яковлевну всё так же не поднимала.
— Выпей, доченька, водички, — сказала женщина и протянула своему сокровищу кружку.
Та послушно сделала несколько глотков и посмотрела ей в глаза:
— Мама, а что такое отродье? — вдруг тихо спросил ребенок.
Что-то липкое, мерзкое коснулось души… Полина Яковлевна медленно опустилась на лавку, чувствуя, как леденеют руки, а щеки наоборот горят.
— Кто это такое сказал? — выдавила она из себя.
— Не скажу. Я поняла, что это плохое слово, но что оно значит? — спросила девочка.
Полина Яковлевна сделала глубокий вдох, чтобы ушло невероятное и, наверное, поэтому необъяснимое ощущение надвигающейся беды. Хотелось даже посмотреть по сторонам, чтобы успеть вовремя загнать эту самую беду обратно.
— Это плохое слово, — ответила она. — Забудь его.
— Значит, я правильно треснула К…, — тут Ромала запнулась и вновь поглядела на любимую бабушку.
— Значит, правильно, — невольно согласилась та.
— Мама, а ты цыганка? — вдруг спросила девчушка.
— Нет, я русская.
— А мама… моя мама?
— И мама.
— А папа? Он кто?
Полина Яковлевна вздохнула.
— Он цыган. А почему ты спрашиваешь?
— А я кто?
Бабушка растерялась.
— Ты наполовину русская, а наполовину цыганка. Хотя, если разобраться, то в тебе есть и украинская и даже грузинская кровь. Но почему ты спрашиваешь? Что случилось?
— А какой крови во мне больше: маминой или папиной? — не унимался ребенок, ловко игнорируя встречные вопросы.
Женщине ничего другого не оставалось, как просто отвечать.
— Ты сильно похожа на отца, такая же смуглая, черноволосая. Мама была светленькой, — ответила она и провела по черным кудрям малышки.
— Значит, папиной, — со вздохом подытожил ребенок.
— Да в чем дело-то? — вдруг разозлилась Полина Яковлевна. Острое чувство беды сжало сердце с новой силой. Понимала, что неспроста Ромала спрашивает о своих корнях.
— А я цыганское отродье? — тихо спросила девочка и подняла на бабушку черные омуты своих больших глаз.
