движениях!
А я этого не хотела. Не с ним. Но мое тело решило, что это отличная идея!
Я хотела избавиться от девственности, чтобы не стать невестой на заклание. Но отдать ее Шереметьеву? Идея безумная!
И гениальная…
Потому что решает обе мои проблемы. Избавление и отчисление за совращение. Даже если Шереметьев отвергнет мои ухаживания, он исключит меня за попытку совращения. Кое-что я с него все равно поимею.
— А знаете…
— Если ты скажешь еще хоть одно слово, я удвою время наказания. Научись уже молчать. Но, прежде чем я отойду… — он переместился, освобождая мою спину от своей тяжести и опираясь на мое плечо, чтобы прижать его к стене. — Я только что узнал об утренних собраниях девушек, которые подглядывают за мной и моими утренними тренировками.
Ева настучала? Потому что она была старостой? Неужели она рассказала о себе? Он тоже прижал ее к стене, чтобы выведать, как она вместе с остальными пускает слюни на полуголого Шереметьева?
— Что вы молчите?
— Не хочу увеличивать свое наказание.
— Можешь ответить.
— Хм… Вы ничего не спросили.
— Ты тоже подсматриваешь за мной?
— О нет. Точнее, да, но это не то, что вы думаете. Я была там вместе с вашим перевозбужденным фан-клубом.
— Я хочу узнать имена всех подглядывающих.
— Накажете? — сразу догадалась я.
— Безусловно. Они, и ты тоже, нарушаете режим академии. Это незыблемое правило для всех.
— Это круто, конечно. Но я стукачка. Зато могу дать вам бесплатный совет, как наладить режим в вашей академии.
Его бровь скептически выгнулась, а красивые губы насмешливо искривились. Ну конечно, кто я такая, чтобы выдать гениальному Шереметьеву оригинальную идею! Но я не унывала:
— Наденьте рубашку с начесом, отрастите живот и сделайте что-нибудь с вашим лицом, — я сморщилась, щелкнув пальцами. — Отпустите бороду, к примеру!
— Достаточно.
— Вы не можете их наказывать за то, на что толкаете сами!
— Остановись, я сказал.
— Это вас надо наказать, Игорь Александрович, за то, что забиваете головы невинным девочкам своим сексуальным образом…
— Девяносто девять минут. Что-то еще добавишь?
— Ненавижу, — процедила я через стиснутые зубы.
— Это мне нравится больше обожания.
Я перестала дышать, чувствуя, что могу поколебать всегда такого невозмутимого Шереметьева.
— Тогда трахни меня!
Мне не показалось, когда его глаза сверкнули в сгущающихся сумерках класса. Но его ответ потряс:
— Задери юбку.
Я похолодела. Зачем мама оставила меня с этим монстром?! Он что, и правда изнасилует меня? Хотя вряд ли это будет считаться насилием. Я же сама попросила его трахнуть!
Лишь пара человек просили меня раздеться, и это были не парни, которые хотели меня трахнуть. Только мама и мой личный гинеколог.
А уж о ректорах и их правилах я вообще ничего не знала. И до этого момента, знать не хотела. Это было слишком интимно и извращенно. И это странным образом сейчас отдавалось пульсацией между ног. Слишком сексуально и запретно.
Пока девчонки пускают слюни на ректора, он трахает меня у стены в пустой аудитории.
Вот черт… На моем месте сейчас мечтает оказаться любая! Интересно, Еву он тоже… трахнул?
— О чем бы ты ни думала, оставь свои мысли. У меня нет времени караулить тебя и твой болтливый язык всю ночь. Немного сократим время наказания.
Задирая юбку, я вспомнила, что надела последние стринги. А ведь это тоже запрещено правилами! Блин, мои наказания будут длиться вечность!
Меня бесило, что приходится выполнять его дурацкие приказы, но всю ночь я тоже не хотела торчать в углу этой проклятой аудитории.
Я прикусила губу до боли, обещая себя, что криков от меня он не дождется. Меня трясло от ужаса и ожидания.
— Давайте уже! — не выдержала я этого похоронного молчания, прерываемого лишь тяжелым мужским дыханием.
Но я все же вскрикнула, когда Шереметьев брякнул пряжкой ремня.
— Так вы меня трахать или пороть будете? — выдавила я дрожащим голосом, сама не понимая, что страшнее.
За спиной ремень рассек воздух.
— Своим ремнем? — еще тише спросила я. — Это не гигиенично.
— О, мне нужно стерильный ремень для таких случаев держать? Не знал.
И тут без предупреждения он смачно хлестнул меня по плоти. Я взвизгнула, разворачиваясь и прикрывая попу руками.
— Больше не надо! Я буду стоять столько, сколько потребуется. Молча. Всю ночь. Обещаю! — я торопливо опустила задранную юбку.
Шереметьев скрутил ремень, снова издевательски изгибая бровь.
— Так быстро? Хлопка в воздухе хватило, чтобы сбить спесь со Снежиной?
Удара не было?
Я быстро ощупала задницу под юбкой. Она не болела, ягодицы не саднило, как будто и правда никто не порол меня… Но я же почувствовала!
— Я… Вы же ударили меня!
Шереметьев снова развернул ремень, сложил пополам, взялся двумя руками за концы, соединил и хлопнул у меня перед носом.
Я вздрогнула и закусила губу, понимая, что он опять меня провел!
Ненавижу!
Губы скривились. Я еле сдерживалась от рыдания.
Что за козел? Вот так значит спесь с меня сбивает? Да он вообще ничего про меня не знает. Но еще узнает, я клянусь!
— Трахаетесь вы так же? Кончаете, не донося член до дырки? — проговорила я, выплевывая каждое слово ему в лицо.
Он сузил глаза, закатал рукав рубашки на левой руке, оперся на нее о стену, рядом с моей головой. И все это в полном молчании.
Да ладно? Неужели оставит без ответа мое прямое оскорбление?
Внезапно Шереметьев размахнулся и хлестнул себя по собственной руке! Багровая полоса пересекла предплечье дважды, в паре мест, где кожа оказалась рассечена, заструилась кровь.
— Трахаюсь я так же. Надейся и молись, чтобы не испытать этого на себе. Твои минуты сгорели. Можешь идти.
Меня охватила ярость. И обида. Я не могла просто так взять и уйти.
Шереметьев распустил рукав светлой рубашки, и материал сразу окрасился в кровь. По его лицу даже не было видно, но ему больно.
— Вы так наказываете всех своих студентов?
— Нет.
— Только избранных? Самых спесивых, да?
— Ты первая.
От этого мне стало еще хуже.
Его палец коснулся моего подбородка, приподнял его и удерживал, пока я не подняла на него взгляд. Его лицо приблизилось к моему, и я оцепенела. Что я ждала? Может поцелуя?
В какой-то миг его большой палец коснулся
