Скажи, художник талант!
– Ага, – согласился Толик. – Правда, до Уорхола ему ещё расти и расти…
– Надеюсь, вы закончили? – холодно поинтересовался Никита. – Мы вам не мешаем и можем продолжить?
– Простите, – не смутившись, сказала Юля.
Дальнейшее обсуждение прошло на удивление бодро, так или иначе, но поставленные задачи были выполнены, и теперь Никита разбирался с макетами дизайнеров, а Юля пробиралась через дебри лозунгов и слоганов, присланных Максимом и Славиком, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепиться. Ни разу за три года работы в отделе Юля не наблюдала за ними такой вспышки активности. Неужели надо действовать только кнутом, без пряника, чтобы работа кипела? Она покосилась на Никиту: тот сидел у окна и постукивал карандашом по губам, отбирая нужные макеты. Интересно, учил ли его отец, по слухам, более чем успешный бизнесмен, своим методам? Приходилось признать: Никита мог быть сколь угодно раздражающим и высокомерным снобом, но право на то, чтобы вести себя самоуверенно в работе, он имел.
Невольно она покосилась на картину, на которую до этого не обращала особого внимания. Ярко-фиолетовый гоночный болид середины двадцатого века на угольно-чёрном фоне. В искусстве Юля разбиралась постольку-поскольку, знала лишь самые знаменитые картины и, к стыду своему, совершенно об этом не переживала. Про Уорхола, конечно же, слышала, но всегда ассоциировала его с портретом Мерилин Монро.
– Да, это оригинал, – раздался голос Никиты. Юля и не услышала, как он подошёл и встал напротив картины, засунув руки в карманы. – Одна из последних работ, выполнена в технике шелкографии с применением красок кислотных оттенков. Визитная карточка Уорхола.
– Боюсь даже представить, во сколько она обошлась, – вполголоса пробормотала Юля.
– Дешевле дивана, поверь, – хмыкнул Никита, развернулся на пятках и пошёл к рабочему месту.
Он оставался для неё загадкой, сложным паззлом, который при первом взгляде на картинку казался элементарным, а стоило начать собирать – в глазах зарябило от множества деталей. Простое и понятное напрочь разбивалось о постоянно изменяющуюся информацию. Кем же он был на самом деле: беспечным прожигателем жизни? Целеустремлённым управленцем? Интеллигентом или повесой? Чем больше об этом думала Юля, тем больше запутывалась, но с ужасом понимала, что стена, которой она отгородилась от Никиты, которую сама же воздвигла, основываясь на пустых догадках и стереотипах, начинает давать трещины.
8. День четвёртый. О родственных связях, прошлом и планах на будущее
Вадим Станиславович Ливарский редко выходил из себя. Даже жена и сын могли пересчитать по пальцам случаи, когда он кричал. Возможно, причина его сдержанности крылась в Афгане, из которого он вернулся молодым стариком. Может, в девяностых, когда попытки подняться наверх часто оборачивались в лучшем случае переломами и обнулением всех счетов. Никита привык видеть отца спокойным, сдержанным, уверенным в себе. В его детских воспоминаниях отец всегда сидел на кухне за столом и много курил, глядя в одну точку. Потом, когда удалось, наконец, нащупать дорогу наверх, к большим деньгам, стало проще, но отчего-то именно тот образ уставшего курящего мужчины казался Никите самым настоящим. Отца он уважал, хотя с каждым годом всё реже обращался за советом. Честно просматривал квартальные отчёты их холдинга, порой даже вносил дельные предложения, но связывать свою жизнь с ним пока не хотел. Вадим Станиславович в дела сына не лез, рассудив, что надо дать ему попастись на вольных хлебах, прежде чем возвращать в лоно семейного бизнеса. Вплоть до сегодняшнего дня.
Ливарский-старший последний месяц находился в Америке, где собирался открывать несколько филиалов, поэтому меньше всего Никита ждал от него звонка. Уставившись на телефон, он удивлённо приподнял бровь, покосился на Юлю, которая ворочалась, пытаясь удобнее устроиться в своём узком платье на диване, вздохнул и принял вызов.
– Не отвлекаю? – голос отца всегда был быстр, сух и деловит. Он не любил тратить время на приветствия и вопросы о том, как дела, когда сразу можно было перейти к сути.
– Говори. – Никита перенял его привычку неосознанно и часто раздражался, когда звонившие ему люди начинали говорить не по делу.
– Нужно, чтобы ты заехал в головной офис, надо подписать кое-какие бумаги.
– Сейчас не могу, прости. – Объяснять, что по собственной глупости оказался на карантине, не хотелось. – Это может подождать?
– Подождать может то, что ты гордо называешь «моя работа», – в голосе Вадима Станиславовича раздражение смог бы уловить только кто-то, знавший его очень хорошо. Для Никиты же эти малейшие перемены в тоне показались рычанием.
– Я правда не могу, пап, – тяжело вздохнул Никита, поднимаясь и подходя к балкону. Разговор предстоял не из приятных, не для лишних ушей.
Как только Никита вышел, Юля удивлённо посмотрела на закрывшуюся дверь. Такой холодный, отстранённый разговор не мог принадлежать двум самым близким людям. Как можно так разговаривать с отцом? Может, они поругались из-за того, как Никита себя ведёт? Юля вытянула шею, выглядывая в окно, и увидела, как Никита расхаживает туда-сюда, засунув одну руку в карман брюк. Лишь то, как он изредка поджимает губы, выдавало в нём хоть какие-то эмоции. В остальном всё выглядело, как обычный деловой разговор. Впрочем, скорее всего так оно и было.
– Понятно, – только и сказал Вадим Станиславович, когда Никита коротко обрисовал ситуацию, в которой оказался. – Тогда документы доставят курьером. Просмотри и подпиши.
– Что в них?
– Передача тебе контрольного пакета акций. Пора брать управление в свои руки.
– Ты знаешь мой ответ. – Никита тяжело облокотился о перила и посмотрел вниз. Во дворе было пусто, рядом с лавочкой бродили голуби.
– Я уважаю твоё решение играть в самостоятельность, – едва заметно усмехнулся Вадим Станиславович, – но из игрушек вырастают. Считаю, что ты уже вырос.
– И что будет, если я откажусь? Лишишь денег?
– К чему такие мелодрамы? Я всю жизнь работал, чтобы ты ни в чём не знал отказа. И теперь жду, что ты оценишь мой труд.
– Я ценю, пап, – тихо ответил Никита. Спорить с отцом по телефону всегда было гораздо сложнее, чем лично. – Меня несколько дней назад повысили. Ты обещал не вмешиваться…
– Обещал, – перебил Ливарский-старший. – И не вмешивался. Но сейчас, – он сделал паузу, – обстоятельства изменились.
– Что случилось? – Никита резко выпрямился, его бросило в жар, ладони моментально вспотели.
– Не по телефону. – Можно было легко представить, как Вадим Станиславович поморщился.
– Значит, как вернёшься, тогда и поговорим, – отрезал Никита, давая понять, что возвращаться к этой теме сейчас не намерен. – Как мама?
– Сам позвони, узнай. Когда с ней в последний раз разговаривал?
– А ты?
– Когда вернусь – увидимся. Надеюсь, к тому времени ты выйдешь из своего карантина.
Вадим Станиславович давно повесил трубку, но Никита продолжал прижимать телефон к уху, даже не осознавая этого. Свобода, которую он по наивности
