моя дочь уснет, закроются в спальне, чтобы потрахаться.
Это мазохизм чистой воды, да… Но зачем-то я вновь и вновь это представляю.
Лазарева сказала, что баба Реутова примерно его возраста… Блядь, наверное, мне было бы не так обидно, если бы он нашел молодую соску. Но нет. И вот чем она его взяла, а? Разговорами о высоком?
Ненавижу. Как же я их всех ненавижу!
Достаю телефон из сумки. Прикладываю к уху. Чем бы вы, суки, ни занимались, придется прерваться, да…
— Алло, — слышится родной голос, шум и стук захлопнувшейся двери. — Кэт? Что-то случилось?
— Я заеду за Сашей в пятницу. Заберу на выходные.
— Кэт… — вздыхает, но я и слова не даю ему вставить.
— Это не обсуждается, Реутов. Твои будни — мои выходные. И попробуй только начать ее против меня настраивать.
— У меня даже мысли подобной не было! — ощеривается тот.
— Ну, вот и хорошо. Значит, около семи пусть будет готова. Я заеду. Только адрес скинь. И кстати, почему ты не купишь ей телефон?
На том конце связи повисает неловкое молчание.
— Или ты купил, только мне не говоришь номер, да? — сама над собой смеюсь, сжав между пальцами переносицу. Господи, это какой-то сюр… Как это со мной случилось? Со всеми нами? Не понимаю. Все кажется, я во сне и вот-вот проснусь. — Какой же ты мудак, Витя-я-я. Боишься чего? Что я по телефону ей стану рассказывать, как ты со мной поступил? Так не надо, Витя-я-я, не бойся. Пусть сначала вырастет. А там, конечно, расскажу обязательно. Не ради мести, Витя… Нет. Чтобы она, не дай бог, не повторила моих ошибок. А то вдруг, Вить, в такого, как ты, вляпается? Тебе же, наверное, тоже для дочки такого бы не хотелось, ну?
Молчит. Ну, а что тут скажешь, правда? Я тоже замолкаю, прислонившись спиной к шершавому дереву. Зачем я это говорю, на кой черт выворачиваю перед ним душу? Нет, пусть боится, конечно. Пусть мается виной… Пусть она его жрет, пусть подтачивает их отношения, делая их невыносимыми.
— Все сказала? — хрипит.
— Нет! Сейчас… — возвращаюсь к столику, знаками прошу мне подлить чего-то, и, отпив половину стаканчика, опять отхожу к воде: — Вот еще… Даже не вздумай называть свою шлюху Сашкиной мамой, вкладывая ей в голову эту мысль. Мама у нее одна — плохая, хорошая — там сама решит. Услышу, что она зовет ее матерью — заберу с концами. И ни-че-го вы мне сделаете. Я уже узнавала в конторе. Скажи, что ты меня понял.
— Я понял.
И столько арктического холода в голосе… Мамочки. Понять бы еще, с чего? Тон мой триггерит? Или сам факт запрета? Да как бы там ни было — пошел он! Пошел он…
— Молодец. Люблю понятливых.
— Надеюсь, ты ее трезвой заберешь, а не как сейчас… — бьет в ответ Реутов. Ах ты ж падла! Думает, я тут горе заливаю, что ли?
— Кэт, ну ты идешь, елы-палы?! — очень вовремя окликает меня Стрельников.
— Да, — бросаю Михе, заливаясь деланно-счастливым смехом. — В общем, мне бежать надо. Жду номер дочери, Вить. Пока.
Кэт
— Решила потягаться со Стахановым, Кать?
Выныриваю из кресла. Морщусь, понимая, что отсидела ногу, да так, что на нее не наступить — миллионы шипастых колючек бегут от пятки аж до бедра. И это капец как больно. Даже слезы на глазах выступают.
Присев, с остервенением растираю мышцы.
— Блин, отсидела…
— Еще бы. Десятый час. Домой не идешь чего?
— А вы? — поднимаю взгляд. Валеев смотрит сверху вниз. Гладковыбритое лицо к вечеру покрылось щетиной. А в остальном он выглядит таким же свежим, как и на утренней планерке. Даже белоснежная рубашка, кажется, не примялась. И пахнет хорошо — отмечаю на автомате. Все же у меня определенно появился какой-то пунктик по поводу запахов.
— Работы много, — сощуривается, сунув руку в карман. Я машинально киваю, дескать, понятно. Сама такая.
— У меня тоже. Забыла многое. Приходится вспоминать по ходу. Оттого все идет медленнее, чем я привыкла.
Говорю как есть, хотя, наверное, в моем случае такая откровенность рискованна. Мало ли, еще решит, что я не подхожу. И что тогда мне делать?
— Бесит? — растягивает губы в белоснежной улыбке. Зависнув, смотрю, как тонкие лучики морщинок собираются в уголках его глаз.
— А?
— Бесит, что приходится вспоминать базу?
— А! — выпаливаю со смешком. — Еще как. Но я быстро одупляюсь. Вы не думайте.
— Я не думаю. И даже очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Как-то меня ранило осколочным в ногу. Ничего серьезного, но как же бесило, что для действий, которые раньше совершал на автомате, даже того не осознавая, теперь приходилось прикладывать немалые усилия.
— Так и есть. Да…
Повисает неловкая пауза. Чтобы ее заполнить, Валеев чем-то гремит в кармане. Господи, ну не мелочь же у него там, кто сейчас ходит с мелочью? Тогда что? Ключи? Наверное.
— Так ты заканчиваешь?
Вяло пожимаю плечами. На самом деле работа, которой я занимаюсь сейчас, вообще не срочная. Я сижу в офисе, создавая видимость занятости, чтобы оттянуть момент возвращения домой. В свое тоскливое одиночество. Почему-то дома оно наваливается на меня всей своей неподъемной тяжестью. Не знаю, смогу ли я когда-то к нему привыкнуть. Даже в зоне мне не было так хреново. Там я жила от одного свидания с Реутовым к другому. Да, тосковала, да, изводилась вся без него, но знала, что все непременно будет — надо только подождать, и мир опять заиграет всеми красками радуги. Какой я была дурой все-таки! Как теперь стыдно за собственную доверчивость. И это тоже бесит. Потому что стыдно тут должно быть не мне.
Сейчас я стараюсь жить ожиданием встречи с Сашкой, но это совсем не то. К сожалению. И, наверное, к моему стыду.
— Да, пожалуй, на сегодня действительно хватит.
Валеев первым выходит из кабинета, я за ним. Пока дверь опечатываю, пока спускаемся, на улице уже темень. Всю неделю в окрестностях полыхали грозы, а у нас не упало ни капли. От жары даже вечером нет спасения.
Идем по дорожке вдоль озера, то и дело встречая на своем пути знакомых Валеева. Пятница только завтра, но народ ловит лето за хвост. Кто-то просто прогуливается, кто-то гоняет на роликах на специально проложенной вдоль озера дорожке. Определенно, жизнь здесь гораздо лучше, чем мне представлялась.
— С дочкой что-нибудь решила? — вдруг нарушает тишину мой спутник.
— Да, завтра ее заберу. Будем вместе проводить выходные. Пока так…
— Вот и хорошо.
— А вы? —
