закусываю губу.
— Что я?
— С дочкой решили? По поводу того злосчастного дня рождения?
— Еще в машине. Ты была свидетелем нашего разговора, — пожимает могучими плечами Таир Усманович. Я хмыкаю. Он, конечно, неподражаем. Просто какой-то доисторический динозавр. Но что-то в этом есть. Его рептилоидному мозгу будто чужды сомнения. Он имеет четкие представления о жизни и не мечется как дурак, подвергая каждый свой шаг сомнению. Я, кажется, когда-то была такой же. Славные были денечки. Оказывается, жить гораздо проще, когда не приходится сомневаться по каждому поводу.
— Сына бы я точно так же не отпустил, — зачем-то поясняет Таир, скосив на меня ироничный взгляд. Губы невольно растягиваются в улыбке.
— Ну-ну…
— Уже думала, чем займешься с дочкой?
— В пятницу мы довольно поздно вернемся, так что просто завалимся спать. А в субботу пойдем на озеро. Ребята собираются жарить шашлык и играть в волейбол. Думаю, будет весело. А вы? Домой поедете?
— Еще не знаю. Ну что, пока?
Надо же! Я и не заметила, как мы дошли до дома. Кивнув, первой взлетаю вверх по ступенькам, проворачиваю ключ, ощущая затылком, как Валеев за спиной делает то же самое. Квартира встречает меня духотой и сыростью. Первым делом включаю кондиционер. Осматриваюсь. К сожалению, я так и не успела обжиться. Теперь волнуюсь, понравится ли здесь Сашке. А если нет, что делать?
Что-что! Проводить с ней выходные в нашей старой квартире. Только бы ипотеку одобрили!
Поставив на плиту турку, пишу Реутову:
«Завтра в шесть».
Мне плевать, что уже поздно. Скорее, я даже испытываю некоторое злорадство. Хочется верить, что Ника-сука уже на говно изошла от ревности. Пусть бесится и рвет на себе волосы. У меня к этой стерве нет ни капли сочувствия.
«Не знаю, Кэт. Как бы она не приболела».
Значит, так, да? Трясущимися от злости пальцами жму на дозвон.
— Я правильно понимаю, что по-хорошему ты не хочешь? — цежу в трубку.
— Неправильно! У Сашки температура и какая-то сыпь. Может, ветрянка. Она еще не болела. Врач поставит диагноз точнее.
Закусив до боли щеку, судорожно размышляю над тем, мог ли бывший соврать. Хочется верить, что нет. Ну не совсем же он отбитый — спекулировать на здоровье ребенка. Так ведь и беду можно накликать.
Пока я молчу, в динамике раздается звук дверного звонка.
— Это, должно быть, врач. Я перезвоню, — бросает Реутов, перед тем как отключиться. Значит, не врет, да? В смутном беспокойстве растираю лицо. Мне наверняка стоило спросить, какая у Сашки температура, но разговор так быстро прервался, что я тупо не успела. А теперь маюсь и только тем себя утешаю, что дочь в руках профессионалов. Врачей… и отца, который отвечал за ее здоровье и благополучие на протяжении последних трех лет. Так что, поди, научился давать по часам пилюли и промывать нос. Хотя в нынешнем случае этот навык ему пригодится вряд ли.
Телефон оживает лишь спустя час, когда я, потеряв терпение, уже заношу палец, чтобы самой набрать номер бывшего.
— Ветрянка, Кать. Я не ошибся.
— И? Что говорят? Наверное же, надо мазать этим… как его?
— Да, я уже все купил. Поэтому и не перезванивал так долго.
— Ясно. Значит, быть Сашке в зеленую крапинку.
— А, нет. Сейчас по-другому лечат. Такая бадяга белого цвета. Снимает зуд. А то Сашка уже извелась, Ника… — Реутов замолкает, понимая, что зашел на тонкий лед. — Короче, сейчас ее намажем.
— Окей. Завтра заеду проведать дочку. Что привезти?
— Да ничего, — теряется Реутов. — У нас все есть, Кэт. Ты же знаешь.
— Ладно. Сама что-нибудь придумаю.
Не давая ему мне возразить, сбрасываю вызов. Плетусь в душ и сразу ложусь в надежде как следует выспаться. Утром уделяю своей внешности целый час. Потому что сразу после работы планирую поехать к Сашке и хочу ей понравиться. Только ей. Реутов вообще ни при чем.
Макияж без макияжа, гладкие как шелк волосы… Красивого светло-коричневого оттенка юбка и блуза без рукавов. Хорошо, что я успела продумать свой наряд заранее. Выгляжу очень женственно. Реутов, пожалуй, не знает меня такой. Но так и мне уже двадцать шесть, а не девятнадцать.
Бляха муха, ну почему я опять о нем думаю?!
Мои старания выглядеть лучше не остаются незамеченными и в офисе. Утро начинается с шуточек и совместного гадания на тему, куда это я намылилась в таком виде.
— Как будто непонятно, ага, — закатывает глаза Вещий. Надо бы уточнить, откуда у него это прозвище. А то как-то хреново у парня с предсказаниями.
— Ну вот. Выходит, наш Мишенька зря старается? У тебя кто-то есть? — вставляет свои пять копеек Таша, косясь на Стрельникова, который нас не слышит, потому что сидит в наушниках.
— Не выдумывайте. К дочке я еду. Не видела… три года, — добавляю зачем-то. Ребята осекаются, смущенно переглядываясь друг с другом. Вот на хрена я это сказала? Жалость мне не нужна, а кроме «сочувствую» что тут скажешь?
К счастью, тут Мишка что-то спрашивает у Тая, и разговор неизбежно перетекает в рабочее русло.
День тянется бесконечно. То и дело смотрю на часы, раскачиваясь на все усиливающихся волнах тревоги. Не помогает даже эсэмэска от Реутова, который заверил меня, что Сашка неплохо справляется. В итоге мое состояние замечает даже Миха.
— Че такая кислая, Кэт?
— Дочка заболела.
— М-м-м. Поедешь к ней?
Смотрю на часы:
— Да, как раз думала вызывать такси.
— Такси — если только до шлагбаума. И то будешь вечность ждать.
— Ну, а какие варианты?
— Давай отвезу, делов-то, — улыбается Миха. А я в который раз ловлю себя на мысли, что ему страшно не идет это разбитное прозвище. За неделю, что мы работаем бок о бок, я поняла, что Стрельников намного глубже, чем хочет казаться.
— Разве ты не хотел еще поработать?
— Ну что, я передумать не могу? Пойдем!
— Какой ты переменчивый.
Идет, лыбится, бросая на меня косые взгляды. И мне так легко представить на своем месте другую девушку, которая запросто подхватит заданное Михой настроение… Эту его игривую легкость подхватит, да. А я не могу. Меня словно к земле плитой придавило — больше мне не взлететь.
— А сколько ей?
— Сашке? Шесть. В этом году в школу.
— Не рано?
— Не, она у меня очень умная.
— Есть в кого.
— Ну да. Интеллект так-то по материнской линии передается.
— Засада, ага, — ржет Миха.
— Почему?
— Ну, мужик же как выбирает? Глазами, да? Прикинь, как боженька над нами посмеялся? Плодимся-то мы, как правило, от красивых дур.
— Плодитесь от умных, — закатываю глаза. — Кто вам не дает?
— Чувство прекрасного, — заливается
