Но примерно в середине сентября они заметили, что Поль теперь каждый вечер уносит газету наверх, а несколько дней спустя сам убирает ее в чулан, сложенную на странице с кроссвордом, все клеточки которого заполнены аккуратно выведенными карандашом мелкими ровными буковками. Анетта подходила к делу серьезно — вписывала варианты, стирала ластиком и снова вписывала, вместе с Эриком рылась в привезенном из Байоля словаре, отныне занимавшем свое место на буфете рядом с телефоном и толстым справочником, одним словом, упорно воссоздавала в комнате Фридьера одну из граней своего прежнего существования, словно переносила сюда частицу своей бывшей крохотной и сияющей чистотой кухоньки. От частого употребления старый словарь утратил чопорную жесткость объемистых книг; мать Анетты купила его в Лилле, в настоящем книжном магазине, в 1982 году, когда дочка перешла в шестой класс, и с тех пор всякими хитроумными способами беспрестанно подновляла обложку — не забыла она об этом и в свой январский приезд. Николь с дядьками при виде заполненной сетки кроссворда, разумеется, не удержались от иронических замечаний в адрес некоторых шибко умных, которые хорошо устроились, сами-то не работают, вот и строят из себя ученых, поди плохо, на чужой-то шее, — однако от критического разбора содержания кроссвордов предусмотрительно воздержались.
В октябре и ноябре наверху установился ежевечерний ритуал: прежде чем Эрик отправлялся спать, мать с сыном, склонившись над изрядно помятой стараниями Николь страницей, бились над последними самыми трудными словами; их серьезность и упорство поначалу удивляли Поля, который сидел по другую сторону накрытого клеенкой в лиловых цветочках стола и делал вид, что увлеченно читает оставшуюся часть газеты, на сей раз подвергшейся разорению с вполне благородной целью. Позже, уже зимой, он позволил себе — чуть слышно — высказать пару-другую подсказок, своей точностью приведших мать с сыном в восторг. Принятый со всеобщего молчаливого согласия в круг заядлых кроссвордистов, Поль к собственному изумлению обнаружил в себе прямо-таки талант с одного раза запоминать названия рек, стран и мировых столиц. Он с удовольствием включился в игру и теперь с нетерпением ждал вечера, когда они втроем соберутся за любимым занятием, не обращая внимания на несущуюся из двух телевизоров какофонию — верхнего, включенного на минимальную громкость, и нижнего, с последним отчаянием орущего во всю мощь.
Анетта близко сошлась с Изабель из Жаладиса. Эта мягкая, но решительная женщина, несмотря на полноту чрезвычайно подвижная, взяла ее под свое крыло и щедро делилась с ней теплом, особенно в первую зиму, когда — и недели не прошло, как Анетта проводила мать, — вдруг повалил снег и сыпал несколько дней не переставая; даже дядья утверждали, что такого снегопада не бывало уже лет тридцать. Анетта словно принимала крещение — этим краем, горами, зимой, всем образом жизни людей, загнавших себя в это богом забытое место и укрывшихся от непогоды в серых каменных домах под тяжелыми синими кровлями. Да что такого, подумаешь: жили и еще проживем, словно говорили они, сейчас-то тут красота — и тебе центральное отопление, и телевизор, и полный холодильник. С ноября по февраль сугробы наметало по пузо, но никто не роптал, все привыкли; впрочем, может, спасало то, что никто из них никогда не знал ничего иного, понятия не имел о теплых ласковых равнинах с их мягким климатом.
Анетта постоянно ощущала на себе пристальный взгляд обоих дядек; за их старомодными манерами ей угадывались целые потоки слов, которых они ни за что не произнесут вслух. Кроме того, она понимала: Поль не в состоянии влезть в ее шкуру, посмотреть на окружающее ее глазами и словно впервые увидеть эти деревья, эти луга и дороги, и по куску неба и земли в каждом из трех окон комнаты, где она день за днем сидела одна весь февраль и март этой первой зимы, вдали от любопытных взглядов. Полю ни с кем не надо бороться и никому ничего не надо было доказывать; он действовал на своей территории; свою битву он уже выиграл, когда поселился здесь и свил свое гнездо — теплое гнездо, в которое позвал и ее. Она не могла требовать от него больше, чем уже получила. Ей надо рассчитывать на свои силы.
Зато Эрик веселился. Ошеломленный обилием снега, он носился по двору с Лолой, хватал ртом вкусный снег, раскинув руки, валился на свежую порошу, оставляя на ее белизне свой крестообразный силуэт, и выстроил вокруг дома целую армию пузатых снеговиков; Николь, в морозы странным образом даже как будто оттаявшая, наблюдала за его игрищами чуть ли не с улыбкой. Несмотря на холодину, несколько раз заходила, вернее, заезжала Изабель, добиравшаяся из заметенного сугробами Жаладиса на тракторе.
Она лихо водила эту старую дребезжащую развалину, известную всей округе, и, возвращаясь из городка, куда ездила по делам, заглядывала к ним. Накануне она на всякий случай звонила и спрашивала, не нужно ли чего привезти, хотя знала наверняка, что с продуктами во Фридьере всегда порядок, потому что умелому водителю ничего не стоило вывести машину отсюда на дорогу, в отличие от них, обитателей стоявшего на холме Жаладиса; извилистую тропу к ферме заметало так основательно, что даже отважному снегоочистителю, нанятому коммуной, заносы временами оказывались не по зубам. Изабель входила в комнату, высокая и крупная, раздевалась, в три секунды скидывала с ног зеленые резиновые сапоги, обнимала Анетту, прижимая к своему теплому, хоть и с мороза, телу — от нее и правда исходило столько тепла, что казалось, в ее присутствии даже зима отступает, предпочитая не связываться. Они пили кофе; шоколадный торт Анеттиного изготовления таял во рту; они болтали обо всем и ни о чем: погода, дети, школа; им повезло, что школьный автобус доверили водить Жилю — когда он за рулем, можно ничего не бояться. Изабель бывала и в лесу и рассказывала, что там снегу еще больше — тяжелого, толстого, покрытого ледяной коркой; наверное, много деревьев сломает, вздыхала она, это ж подумать только, такие снегопады, и температура — по ночам до минус двадцати, да и днем выше минус десяти-двенадцати не поднимается, ветки так и трещат. Она говорила не закрывая рта.
Сегодня, выезжая из Бажиля, на плоской площадке перед спуском она нарочно заглушила трактор и вышла наружу. Просто чтобы полюбоваться пейзажем. Солнце сияло, все было белым-бело, а вокруг — ни души. На миг ей даже стало страшно, она говорила об этом со смехом, но признавалась, что действительно испугалась: такое безмолвие, такая пустота, как после какой-нибудь всемирной катастрофы. Она снова засмеялась и посмотрела на Анетту. Такие зимы у них редкость, успокоительно добавила она, теперь, может, лет десять или пятнадцать ничего подобного не будет. Зато на горнолыжных станциях в Лиоране и в Бессе — настоящий праздник, ведь последние годы снега совсем почти не было, они уж и не знали, чем туристов развлекать. И для растений снег полезен: уровень грунтовых вод поднимется, значит, в почве будет много влаги; ей об этом еще отец говорил, он тоже родился на ферме, только по ту сторону Люгарда, это еще выше в горах, прямо на плоскогорье; нет ничего лучше, чем хороший снежный ковер зимой, вот как он говорил, для весенней травы снег — лучшее удобрение. Отец Изабель в начале прошлого века, то есть двадцатого, как раз между двумя войнами, в школу в Люгарде зимой ходил на лыжах, самодельных, конечно, ему их дядька вытесал. Он и аттестат получил, отличный аттестат, по оценкам он был на втором месте во всем кантоне, мог бы уехать в Париж, но нет, остался, крестьянствовал в Маникоди и растил единственную дочь, свое сокровище; он поздно женился, что называется, по расчету, но брак оказался счастливым.
