из головы выбросить.
Понимаю, что Маша может уйти. Вот так легко исчезнуть, будто бы и не было ее никогда в моей жизни. И я вряд ли смогу остановить, особенно если буду рычать, как разбуженный раньше времени медведь. Ничего не добьюсь, только еще хуже сделаю. Потеряю и сестру, и…
Приближаюсь еще на шаг, и теперь между нами – лишь несколько сантиметров. В глазах девушки отчетливо читается испуг, вот только кого она боится? Меня или… себя? Того, что чувствует ко мне?
Ведь невозможно не заметить, как участилось ее дыхание. Вздымающаяся грудь почти касается моей, и я вижу даже сквозь блузку заострившиеся соски. Во рту мгновенно пересыхает от жгучей, слепящей потребности склониться и обхватить губами вершинки, прикусить прямо сквозь ткань, смочить языком, заставляя застонать. Сдернуть джинсы со стройных бедер, добираясь до белья, и убедиться в том, что почти не вызывает сомнений: что она влажная и горячая. Готовая для меня. А потом…
Неужели это я полночи сам себе внушал, что надо держаться от нее подальше? Еще и верил, что мне это удастся? В паху горит огнем, грубая ткань халата противно трет кожу, и все, о чем я могу думать: как поскорее избавиться от ненужных тряпок и погрузиться в податливую, жаркую плоть. И, совершенно обезумев, уже тяну за край пояса, но в этот самый момент Маша что есть силы толкает меня ладонями в грудь.
Девчонка, конечно, пигалица, по сравнению со мной, но такого напора я совершенно не ожидаю. И едва удерживаюсь на ногах от ее толчка. Качаюсь, отступая, и со всего размаха впечатываюсь спиной в стену. Затылком прикладываюсь так, что разве что искры из глаз не летят.
– Ты совсем рехнулся, братик? – шипит Маша, так и оставшись с вытянутыми перед собой руками. Растопырила тонкие пальцы и смотрит с такой злостью, словно готова испепелить. Прямо на месте.
А меня неожиданно разбирает смех. Она выглядит воинственной, грозной, готовой драться со мной не на жизнь, а на смерть. И похожа на взъерошенную дикую кошку. Очень хорошенькую кошечку, надо признать. Вот только приручать ее сейчас, кажется, не самый подходящий момент. Но и портить окончательно отношения не собираюсь.
Хорошо, что головой стукнулся, может, хоть так мозги на место встанут. Тру затылок, морщась от тупой боли, прострелившей позвоночник. Но мне все равно смешно, представляю, каким идиотом выгляжу со стороны, и не могу удержаться.
– Я не вижу ничего смешного! – возмущается девушка. – Так и знала, что нельзя на твои уговоры поддаваться! И зачем только приехала в этот дом?! Маньяк недоделанный!
– А недоделанный – это как? – продолжаю гоготать, даже не пытаясь сдерживаться. Своим ударом моя новоявленная сестренка не только себя обезопасила. Ей удалось весь неадекват выбить, вот так: разом. От желания и следа не осталось. Тесное взаимодействие с родной стенкой сработало куда лучше холодного душа.
– А вот так! – бурчит Маша в ответ. – В зеркало посмотри – и сразу все поймешь. Мало тебе этой крашеной курицы? Хоть бы выпроводил ее сначала!
Знает, выходит, что Ирина не ушла. Не уточняю, откуда ей это известно: и так понятно, что тема не для обсуждений. Дурацкая вышла ситуация. Я столько раз облажался за вечер и ночь, что и подумать страшно.
Но зато теперь у нас есть отличный шанс начать все сначала. Без этой больной одержимости друг другом, без злости и ругани. Пусть думает, что хочет, об Ирке – разубеждать не стану. Так даже лучше. Маша – моя сестра, приехала найти отца, и о его здоровье нужно беспокоиться в первую очередь. А со всем остальным мы справимся.
– Пойдем, выпьем кофе, – киваю в сторону кухни. – И заодно обсудим планы на день.
– Я ухожу! – заявляет девушка в ответ, но как-то не очень решительно. Обиделась, понятно, но куда ей идти-то? К этой подружке, от которой она до своего университета будет добираться полдня? Да и как можно жить у чужого человека, если мы родня?
– Не дури, сестренка, – забираю чемодан и затаскиваю его обратно в спальню. Маша продолжает возмущаться, бубнит, что я тиран и невоспитанный хам и даже пробует отобрать вещи. Но кто же ей позволит-то? Тем более, вижу прекрасно, что уходить ей не хочется. Поддалась порыву, разозлилась на меня, но то, что в нашем доме будет удобней, не может не понимать. – Я собираюсь заехать в больницу к отцу, ты со мной?
Смена темы делает свое дело: Маша успокаивается и заметно грустнеет.
– Ты правда веришь, что он может прийти в себя?
Я прагматик и вообще мало что принимаю на веру. А в случае с отцом все еще сложнее. Но пересказывать девушке то, что узнал от врачей, не буду. Пока не буду. Чтобы не травмировать ее еще больше. Поэтому скупо пожимаю плечами, стараясь слишком не врать.
– Он сильный. И я очень надеюсь, что справится. Тем более, теперь у него есть повод прийти в себя: ведь ты нашлась.
Маша
Остаток ночи я только и делаю, что прислушиваюсь к происходящему за стенкой. Нездоровое воображение рисует самые откровенные картинки в моей голове. Стараюсь не думать о случившемся, и забыть все то, что довелось увидеть. Только все тщетно, как только закрываю глаза, в сознание врывается Он, в чем мать родила. Красивый, подтянутый и накаченный. Телосложение греческого бога с большим копьем, только с одним отличием: не в руках, а между ног.
Маша, да уйми же ты свой пыл!
Вскочив с кровати, я начинаю наворачивать круги по комнате, понимая, что заснуть уже не удастся. Кусая губы, снова припадаю ухом к стене, пытаясь что-нибудь расслышать. Ничего. Ловлю себя на мысли, что, словно дура, продолжаю лезть туда, куда меня явно не звали. Ударяю кулаком о стенку и взвываю от боли, а потом, словно маленькая девочка, начинаю плакать в голос, выплёскивая дикое напряжение и обиду.
Сама виновата! Зачем только начинала игру, в которой тебе явно не выстоять? К чему было показывать свой характер и устраивать сцену на кухне! И потом не только подслушивать, но и бесстыдно подсматривать.
Пытаюсь прогнать постыдное видение прочь из моего сознания, но это просто нереально. Диалог самой с собой ни к чему не приводит. Продолжаю до безумия злиться на себя, на него, на эту девицу, которая меня бесит до чёртиков! И самое главное: я до боли в зубах понимаю, что эта злость – нечто большее, то, с чем мне сложно будет бороться, и от чего
