прикрыла за собой дверь. Она не стала обескураживать Есению, но сама она вовсе не была уверена в правильности ее затеи. Что таким, как Ян, смерть таких, как Нина Сергеевна? Смахнут, как налетевшую пыль, и продолжат свою прекрасную жизнь дальше. Но Есении это нельзя было озвучивать. Она бы не поняла.
* * *
Есения сама не знала, откуда у нее взялись силы. Обычно после приступа она пару дней оставалась в кровати не в силах подняться и сделать даже несколько шагов. Возможно, ее подстегнула мысль о том, что скоро она уедет и жизнь войдет в привычную колею. Что дверь в непонятное и пугающее захлопнется, толком не открывшись, и она вернется в привычный мир. Мир, где ее окружают люди, на которых она может положиться. Врачи, адвокаты, охрана, в конце концов. Где окна не распахиваются после того, как их закрыли, а люди не гибнут в саду у озера. Быстро приняв душ и не успев подсушить толком волосы, Есения собрала их в пучок и нанесла несколько мазков макияжа.
Руки дрожали, и к горлу подкатывал ком, грозящий то ли вывернуть ее наизнанку, то ли отправить в обморок. Но она не могла себе позволить сейчас быть слабой. Вначале надо уговорить Яна уехать, а потом уже все остальное.
Миновав столовую, в которой вызванный мастер чинил замки на окне, Есения вошла в концертный зал. Она знала, что Ян ненавидит, когда ему мешают работать, но эта ночь все изменила. Есения больше не могла позволить себе роскошь оглядываться на все желания Яна. И не могла ждать, пока он прервет работу.
– Когда мы уезжаем? – прерывающимся голосом спросила она, воспользовавшись тем, что муж отвлекся на звук открывшейся двери и его пальцы замерли над клавишами.
Конечно же, этот вопрос ей стоило задать сразу же. В первый же вечер, когда она увидела его там, на кровати, с рукой, перетянутой жгутом. Ей нужно было быть жесткой и решительной, поставить вопрос ребром. А она снова оказалась слабовольной дурой. Поверила в то, во что так хотела верить. В очередной раз купилась на обещания, на красивые слова, на любовь. Если и есть люди, которые обладают способностью учиться на собственных ошибках, то Есения явно к ним не принадлежала. Но сейчас пришел момент, когда требовалось идти до конца. Нужно увезти Яна и уехать самой как можно скорее. Уговорить мужа лечь на лечение или хотя бы пригласить на дом докторов, которые смогут очищать его организм. Подарить поместье какому-нибудь природоохранному фонду, чтобы Ян больше не настаивал на возвращении сюда. Или же продать тем, кто собирался построить тут элитное жилье. Да, прекрасных зимородков было жаль, но сейчас она должна была думать о себе и муже. Возможно, они смогут оговорить специальные условия в договоре. Она потом обсудит это с юристами.
– Куда уезжаем, милая? – ровным голосом поинтересовался Ян, старательно сдерживая раздражение, оттого что ему помешали работать.
– Домой.
– Домой? – удивленно переспросил Ян немного нараспев. – Зачем же нам отсюда уезжать, Ясечка? Ты что же, не поняла – я уже начал писать. И это будет нечто грандиозное. Твое имя останется в вечности, любимая.
– Ты что… – Есения осеклась, пораженная до глубины души. В первые мгновения она даже не знала, что и ответить. – Что значит «зачем нам отсюда уезжать»? Здесь же умер человек, – наконец выдавила из себя она.
– Ну, допустим, не здесь, а в саду. И да, так бывает, любовь моя, люди смертны, – пожал плечами Ян, легко проводя рукой по клавишам и давая понять, что дурацкий разговор окончен.
– Ян, нет, ты не понимаешь, я же больше не смогу выйти в сад, – забормотала Есения, одним махом лишившаяся силы духа и аргументов. – Призрак предсказал смерть. А что, если все не ограничится смертью Нины Сергеевны? Что, если мы все умрем?
– Почему мы должны все умереть, милая? И почему ты боишься выйти в сад? Что вообще происходит, Яся? – Брови мужа взметнулись вверх, голубые глаза смотрели по-детски наивно.
– Ян, ты что, не помнишь? Нина Сергеевна была в красном пальто. Кто-то все знает! – еле слышно прошептала Есения. Это был последний аргумент, Ян прекрасно знал, что это для нее значило, и он должен был понять…
– Любовь моя, не говори глупости. Мы же не можем всю жизнь бегать от женщин в красном пальто или запретить их выпускать? Нужно научиться с этим жить. И даже если кто-то что-то и знает, что с того? Пора это пережить и двигаться дальше. Это все прошлое, а жить нужно настоящим. Послушай, я начал писать…
Тонкие пальцы снова пробежались по клавишам, извлекая из инструмента завораживающие звуки.
– Я все слышала. – Голос Есении предательски задрожал, и ей показалось, что будь ей это доступно, то она бы сейчас разрыдалась. – Ян, я не могу здесь оставаться. Ты же можешь писать дома, в городе. Я тебя умоляю, давай уедем. Мне страшно здесь. Если я для тебя хоть что-нибудь значу, – взмолилась она.
Есения была в таком отчаянии, что готова была упасть на колени и умолять мужа приказать собирать вещи.
– Милая, пожалуйста, давай без истерик. Конечно же, ты мне дорога, именно поэтому я и собираюсь написать это грандиозное произведение. Вот видишь, я даже написал на нотном листе «Есения». – Муж продемонстрировал ей один из листов, который, по обыкновению, пронумеровал и на котором поставил дату. – Я понимаю, что ты взволнована, но это пройдет. Прогуляйся, подыши воздухом. Если не можешь гулять в саду, то съезди в поселок, развейся. Может, там какие-то достопримечательности есть, ну что тут может быть, церковь… Поговори с Богом, что ли, иногда это утешает. А мне нужно работать, извини.
Ян перевел взгляд на нотные листы и в тот же миг забыл о жене. Есения попятилась к двери, не сводя глаз с чудовища, в которое окончательно превратился ее муж. Ей хотелось кинуться на него и расцарапать прекрасное лицо, заставить его обратить на нее хоть малейшее внимание. Но он был прав – она взрослая женщина, пора начинать вести себя как она, а не как ребенок, чья мать умерла у него на глазах в дурацком красном пальто.
Есения уперлась спиной в дверь, нащупала ручку и, не сводя глаз с Яна, вышла из комнаты. Она продолжала смотреть на мужа до последнего мгновения, до легкого щелчка, который отрезал их друг от друга. Подними он тогда глаза, улыбнись, позови ее, пойди навстречу, то все бы было по-другому, но Ян был слишком увлечен другой. Ее вечной соперницей – музыкой. И против нее Есения была бессильна.
