Ариша встревоженно посматривала то на мужа, то на меня.
– Дина, я не знаю, что вы любите.
– Я в еде неприхотлива, спасибо.
– Я спрашивала Юру, а он помнит только, что в детстве вы любили сосиски. Но не подавать же сосиски, в самом деле!
– Да, это верно, когда-то я любила сосиски, но, прожив несколько лет в Германии, вполне удовлетворила эту свою страсть.
Обед был вкусный, пирожки к бульону просто восхитительные, но даже сотой доли того удовольствия, какое мне доставил обед у Муры, я тут не испытала.
– Вы плохо едите, вам не нравится? – беспокоилась Ариша.
– Да что вы, все очень вкусно, просто я вообще мало ем…
– Да, Динь-Динь, ты совсем худенькая, даже тощенькая, – с сожалением произнес отец.
Разговор не клеился.
– Папа, а бабушка уже знает, что я тут?
– Нет еще, не хотелось заранее волновать старушку. Мы скоро поедем к ней. Ты дачу не узнаешь, там так все заросло… Просто дебри… Ну и перестроили мы многое…
Опять повисла пауза.
И тут на помощь пришла Ариша:
– Дина, это правда, что вы учились вместе с Иванишиным?
– Да, правда.
– И он был в вас влюблен?
– Неужели папа помнит такие мелочи?
– Да нет, дело в том, что буквально вчера я видела повтор одного интервью, где Иванишин прямым текстом заявил, что до сих пор любит девочку Дину, с которой учился в школе. Я сразу подумала, что это вы. Я ведь знала, что вы учились вместе…
Я сделала вид, что понятия ни о чем не имею. И просто пожала плечами.
– Вас это совершенно не волнует?
– Да нет, мало ли что люди говорят по телевизору.
– А вы его видели?
– Костю? Пока нет, знаю только, что он стал актером.
– И каким! А уж мужчина – глаз не оторвать! Красота, обаяние, сексуальность, одним словом, звезда! И такой мужчина на всю страну объясняется вам в любви!
– Да Бог с вами! Он меня не видел давным-давно, помнит девочку—школьницу… Вероятно, ему удобно выставлять меня в качестве щита, мол, сердце мое занято…
– Кстати, очень удобно! – воодушевился отец. – Он, видно, не дурак, этот ваш Иванишин!
– И у вас нет соблазна с ним увидеться? – не отставала Ариша.
– Ну почему же? Я ведь для того и приехала, чтобы повидаться с одноклассниками.
– А посмотреть его в театре вы не хотите?
– Ариша, что ты пристала к человеку? Это ведь Иванишин влюблен в Динь-Динь, а не она! Ты сама, что ли, к нему неравнодушна?
– Юра, да к нему полстраны неравнодушны.
Теперь полстраны, про себя засмеялась я.
– Спасибо, все было очень вкусно.
– Но вы почти ничего не съели…
– Ну что, Динь-Динь, поедем к бабушке?
– Да, разумеется, только вечером мне нужно быть в Москве.
– Ну уж нет! Один вечер можно посвятить отцу и бабке! Если у тебя назначена встреча, изволь ее отменить! Мы столько лет не виделись… Да и с братом познакомиться не мешает. Он тебе понравится, такой парень! Ариша, сколько тебе нужно на сборы?
– Юра, я, пожалуй, не поеду!
– То есть как?
– Ну вам надо побыть наедине… Я там буду лишняя.
– Как ты можешь быть лишней, что за глупости? Да и Дениска расстроится.
– Я приеду утром. И уже надолго. Ты только сегодня вернулся, я же не знала, что так все сложится, не приготовила ничего для переезда.
– Ну как хочешь, – огорчился отец. – Тогда двинули, Динь-Динь.
Мы спустились в подземный гараж, где стоял его «вольво».
– Ты машину водишь, Динь-Динь?
– Конечно.
– А какая у тебя?
– «Пежо» и «опель» Питера.
– Питера? Ах да… Слушай, Динь-Динь, а какая у тебя фамилия?
– Ван Хольп.
– Эффектно звучит – госпожа Дина ван Хольп! Красиво, черт возьми!
– А может быть, стоило предупредить бабушку?
– Ты полагаешь, она упадет в обморок при виде тебя?
– Нет.
– Вот что ты не узнаешь, так это дорогу на дачу!
– Я тут многого не узнаю.
– А тебе нравится новая Москва?
– То, что я успела увидеть, мне понравилось.
– Уж больно много безвкусицы, нуворишества в архитектуре, а памятники…
– Ты и раньше ненавидел все здесь…
– Неправда, я никогда ничего не ненавидел…
– Но учил ненавидеть меня.
– И это неправда, я просто хотел, чтобы ты жила в нормальной стране.
– Нет, папа! Ты хотел сбыть меня с рук и всеми силами выпихивал меня за этого чертова Харди.
– Дорогая моя, ты сама хотела замуж.
– Да не хотела я замуж, просто другого выхода не было!
– Ну почему же? Ты могла остаться, пойти учиться в какой-нибудь институт. Но предпочла уехать.
– Я предпочла? Да не было этого! Не было! Вы все уговаривали, убеждали меня, и ты, и бабка, и Мура, и подруги, и вообще все…
– Мы желали тебе добра!
– Допустим, но почему ж вы сами-то остались здесь? Ты ведь тоже мог жениться на какой-нибудь иностранке и уехать.
– Ну, положим, молоденькой красивой девочке сделать это куда легче. И Харди был в тебя бешено влюблен. Ты вспомни, вспомни те годы! Эту мертвечину! Мне казалось, это никогда не кончится! И потом, к чему эти упреки? Если ты так уж тосковала по родине, вполне могла вернуться, ты ж не сбежала, а по закону вышла замуж, а между тем ты ни разу даже не соизволила приехать, обиделась на весь мир… А чего обижаться? Ты совсем неплохо в жизни устроилась. У тебя есть профессия, прочное положение, дом… Муж умер, прискорбно, конечно, но ты еще не старая, другого найдешь… Ох, что это я… Ты прости, Динь-Динь, ты ведь сама начала. Да нет, я все понимаю. Ты мне так и не простила, что я ушел от мамы, хотя мне казалось… Но не надо судить людей так строго, у всех свои слабости…
Он во многом прав, а я дура. Во мне действительно скопилось много обид на него, наверное, не всегда справедливых, просто мне всю жизнь не хватало его любви, с самого детства. Надо постараться забыть их все, подвести под ними черту. Ну что делать, он такой человек…
– Ты лучше расскажи мне, почему ты стала археологом, раньше ты никакого интереса к древней истории не проявляла.
– Знаешь, когда погружаешься в древние века, это помогает забывать…
– По-видимому, плохо помогает, – засмеялся он.
И тут вдруг я подумала – в самом деле, это только иллюзия, я ничего не забыла, и никакие археологические раскопки тут не помогут, это не избавление, а всего лишь местная анестезия, и все мои боли при мне, наверное, если бы не наркоз, я бы со временем их изжила, а сейчас наркоз отошел и мне так больно, что сил нет… А ведь если бы я не стремилась избавиться от боли всякий раз, наверное, уже притерпелась бы…
– Ладно, Динь-Динь, помнишь Нюсю, нашу домработницу? Она всегда говорила: не журысь, девка. Помнишь ее?
– Еще бы! Когда ты обижал маму, она качала головой и приговаривала: «Ох, Юрок, Юрок, тебя кикимора болотная защекотит за твои грехи».
