могу — колени будто задубели. — Что ни делается — к лучшему. Знаешь такое выражение?
— Знаю, Антон. Но меня это не утешает.
***
— Ты подозрительно спокойна, — замечает, виртуозно маневрируя по дороге. — Я думал, мне придется не только управлять тачкой, но и тебя утешать.
— А почему я должна реветь? — насколько могу твердо отвечаю. — Пусть плачет Мирон. От горя, что потерял меня… или от счастья. Теперь ему ничего не мешает снова воссоединиться с Виталиночкой. А такая незначительная деталь его жизни как я самоустранится.
На самом деле мне очень плохо. И слезы застыли в глазах, но я отворачиваюсь к окну. Не хочу их показывать.
Я с детства привыкла замыкаться в себе. Никому не жаловалась, когда отчим ремнем безжалостно «воспитывал из меня человека», и когда пьяная мать не слышала, что я стучу в дверь, и мне приходилось ночевать в подъезде. В первые разы было страшно, а потом я привыкла.
И теперь мне совсем не хочется выворачивать душу наизнанку, тем более перед Антоном.
Хотя если сравнивать физическое наказание и предательство, я бы выбрала, чтобы Суворов выпорол меня за провинность, чем вот так подло, низко, тайком развлекаться с другой женщиной.
И ему с ней было лучше, раз он не поехал домой, а снял номер в отеле…
— Я с тобой останусь, — решительно заявляет Антон. — Прослежу, чтобы ты не натворила дел.
— Не волнуйся. Со мной все хорошо. Лучше вернись к боссу. Суворов разозлится, если не найдет тебя.
— Мирон Олегович точно будет занят до утра. — Услышав это, я нервно хихикаю. — Ох, черт, — виновато чертыхается Антон, — прости, я забыл, кому это говорю. Ночка сегодня пиздец какая тяжелая.
— Нестрашно, — изображаю равнодушие. — Я и сама знаю о чрезмерной занятости Суворова. И судя по тому, что он не посчитал нужным позвонить мне после этого, бешеные скачки Виталины для него важнее… — Глубоко вдохнув, добавляю: — А за меня не переживай. В особняке меня ждет подруга.
— Ты пригласила Арину? — удивленно спрашивает.
— Да, так Суворов позаботился, чтобы мне было не скучно в его отсутствие. Вот мы с ней сейчас и повеселимся…
— Странно, — хмыкает. — Мирон Олегович мне ничего не сказал.
— А кто мы такие, чтобы сам господин Суворов перед нами отчитывался?!
Подъехав к особняку, прощаюсь с Антоном. Он отпускает. Но в его глазах мерещится разочарование, будто ему не хочется так быстро уезжать. Только у меня не то настроение, совсем не до бесед.
— Ну наконец-то! — восклицает Арина, едва я перешагиваю порог. — Все нормально? А Мирон где? Ты смогла его найти?
— Мирон остался в отеле, — поджимаю губы и, придерживаясь за стену, скидываю туфли.
— Как? — Ошарашенно округляет глаза. — Почему?
— Он трахается с Виталиной.
Прохожу мимо подруги в кухню. Внутри меня все снова дрожит. Горло сохнет и сжимается в спазме от не высказанных эмоций. Открываю вентиль и припадаю губами к крану.
— Чего-о?! — с запозданием взрывается Арина, а затем топает за мной. — В смысле?
— В прямом, — выпрямляюсь. — Толкает свой член в ее вагину в возвратно-поступательных движениях. Или она толкается… — морщусь. — В общем, я не приглядывалась.
— Да ты что?! Я не верю!
— Это правда. Он… мне…
Каждое следующее слово дается все сложнее. Образ подруги размывается из-за слез. Я все-таки не выдерживаю и рыдаю. Я не железная.
Меня так пробрало и унизило. Боль слишком велика, чтобы ее контролировать. Чтобы оставаться сильной и невозмутимой. У меня есть душа и сердце, которое билось чаще от одного только взгляда на Мирона, но:
— …Он мне изменил.
Мои ноги подкашиваются, будто я за секунду лишилась сил. Безвольно падаю на пол на колени, но боли не чувствую.
Арина одна из немногих, кому я могла довериться. Раньше этих исключительных людей было двое — она и Мирон. Теперь только она и осталась.
— Ах, дорогая, — подбегает ко мне и, присев рядом, заключает в объятия. — Все будет хорошо. Может быть, это какое-то жуткое недоразумение?
— Двое людей в постели голые, — всхлипываю. — Разве можно назвать такое недоразумением?
— Просто Мирон так сильно тебя любил. Его глаза только тебя видели. Он жил тобой, надышаться не мог…
— Значит, прошла его одержимая любовь, — утыкаюсь носом в Арину. — А что мне теперь делать?
— Прежде всего дождаться Мирона, — уверенно отвечает. — Нужно узнать, что он сам думает на этот счет. Как бы обидно ни было — надо.
— А мне просто хочется уйти отсюда. И не видеть его лет пятьдесят.
Подруга ухмыляется.
— Ты действительно веришь, что Мирон тебя отпустит?
— У него выбора нет. Я здесь жить не смогу. Мне даже воздух в этом доме кажется противным.
— И куда же пойдешь?
— К родителям вернусь. Конечно, они будут против, но я все-таки тоже прописана в их коммуналке.
— Или, если хочешь, пошли к нам со Славиком, — предлагает подруга. — Конечно, у нас не такие трехэтажные хоромы, как у Мирона, а съемная однушка. Зато с ванной, кухней и санузлом.
— Можно? — отлипнув от Арины, поднимаю мокрые глаза.
— Ну разумеется! Ты же моя самая-самая близкая подруга!
Этой ночью мне есть чем заняться. Пока Арина договаривается по телефону со своим парнем, я решительно собираю вещи, но только те, что были у меня до приезда сюда. Подачки Мирона мне нужны.
Пусть их Виталина донашивает! Она наверняка оценит. Ширпотреба на вешалках нет. Исключительно люкс.
Потом мы долго сидим с Ариной в кухне за чашкой чая. Мой уже остыл, я лишь пару глотков сделала.
Когда наступает утро, Арина все-таки поднимается в комнату отдохнуть.
Я продолжаю сидеть в кухне, как будто приросла к стулу. Слезы на щеках высохли еще пару часов назад. Мне стало легче. Я выплакалась до опустошения, до сорванных голосовых связок, а теперь мне будто все равно…
Так я думаю ровно до того момента, пока не слышу хлопок двери из прихожей. Напрягаюсь, до боли стискиваю зубы, инстинктивно выпрямляюсь.
— Малышка? — доносится голос Мирона.
А я молчу. Лишь прожигаю взглядом дверной проем.
Раздаются неторопливые шаги. Сначала проходятся по гостиной, а потом подкрадываются все ближе и ближе. В проеме останавливается Суворов.
Вид у него не очень: глаза красные, волосы взъерошены. Вчера он уезжал из дома в идеально отглаженном костюме, рубашке, галстуке, а сегодня галстука нет. Потерял, наверное, когда спешно раздевался.
В руках Суворов держит огромную охапку алых роз. Просто необъятную. Сколько же там цветков? Сто или больше? Такие букеты не дарят без повода. Это откуп.
— Доброе утро, малышка… — тихо, хрипло, виновато говорит он.
Мазнув по мне взглядом, опускает глаза.
Стыдно,
