них полное взаимопонимание благодаря работе логопеда. — Здр-равствуйте!
— Здравствуй. — Она подхватывает Марусю за локоть. — Там обуетесь, — велит мне. — Время! Вам часы подарить?
— Извините… — бормочу, хватая со скамейки коньки и маленькую пластиковую корону.
На арене дикий шум и столпотворение. Музыка и голос ведущего эхом разлетаются над головой, пока мы пробираемся через толпу вслед за Клюевой.
— Живее! — подгоняет она, провожая нас к выходу на лед, где скопились съемочные группы местных и не только телеканалов.
Выставив вперед плечо, слежу за тем, чтобы ладонь Маруси не выскользнула из моей. Если я потеряю ее сейчас, пущу себе пулю в лоб.
Ее пальчики цепляются за мои.
Огромное помещение, забитые до потолка трибуны и грохочущие басы своим масштабом поражают даже мое воображение. Бешеная энергетика давит на плечи, заставляя чувствовать себя микроскопической песчинкой в этом океане людей. Маруся сжимается в комок, сгорбив спину, и поднимает напряженный взгляд, выискивая во мне поддержку.
В такой мясорубке моя дочь впервые, и она волнуется.
— Ничего не бойся! — шепчу одними губами, ловя ее испуганный взгляд.
Маруся растерянно приоткрывает рот, являя мне милую дырку вместо молочного зуба. Он выпал на днях и до сих пор лежит у нее под подушкой. Его никак не заберет Зубная Фея, потому что я забываю снять для нее наличку.
— Переобувайтесь быстрее! — махнув рукой на скамейку у стены, командует Клюева. — Ждите здесь. — И испаряется, слившись с толпой.
Мне требуется вечность, чтобы во всей этой сумятице натянуть на ноги дочери коньки и справиться со шнурками, в которых путаются пальцы. Масла в огонь подливают дети в таких же нарядах, как наш. Они организованной группой маячат на периферии зрения, и я боюсь потерять их из виду, из-за этого все время отвлекаюсь.
— Мам, жмет… — хнычет дочь.
— Сейчас! Черт! — рычу, развязывая только что завязанный узел, и принимаюсь ослаблядь шнуровку.
Мои пальцы деревянные, и со второй попытки получается все тот же бардак. Распускаю шнурки в третий раз и, плюнув, упираюсь коленями в грязный пол.
— Шнурки затягиваются снизу вверх, а не наоборот, — раздается над моей головой скучающий мужской голос.
Первое, что мне хочется проорать ему в ответ — это: «Отвали!»
— Что?! — рявкаю, вывернув шею и обернувшись.
Скольжу глазами вверх по длинным мужским ногам, одетым в синие джинсы, спотыкаясь о медицинский фиксатор, в который закована одна из этих ног до колена. Поднимаюсь глазами выше — по узким бедрам, плоскому животу и широким плечам. Правым плечом мужчина опирается о стену. На нем красно-белый свитер с оленями, чтобы увидеть его лицо, я вынуждена запрокинуть голову и отбросить с лица волосы.
Сердце пропускает удар, когда все-таки добираюсь до упрямого точеного подбородка, рассеченного небольшим рваным шрамом слева направо, и выше, к карим глазам, с ленцой смотрящим на меня сверху вниз.
Водоворот вспыхнувших в голове воспоминаний на секунду отодвигает в сторону весь окружающий мир, отбрасывает меня в прошлое — туда, где мне семнадцать, а стоящему рядом мужчине девятнадцать, и я до безумия в него влюблена.
Забываю, как дышать, и смотрю не моргая.
Ему требуется не меньше минуты, чтобы ленивое выражение на красивом лице сменилось подозрительным прищуром, а рот с недоверием произнес:
— Отелло?
Отелло…
Всего одно слово расшатывает мое внутреннее равновесие и со сверхзвуковой скоростью уносит в параллельный мир, где произнесенное только что прозвище известно лишь нам двоим: мне и стоящему передо мной мужчине.
Он растерянно проводит ладонью по волосам, приглядываясь ко мне и сводя брови к переносице, а я как завороженная слежу за сменой эмоций на его лице, думая, что у меня, возможно, галлюцинация?!
— Офигеть… — На его мужественном лице появляется лукавая мальчишеская улыбка, от которой в животе случается кульбит.
Отелло…
Глупость из прошлого, которую он увез с собой в Канаду семь лет назад, сейчас, как шампанское, бьет в голову, вызывая головокружение.
Марк Зотов, молодая звезда НХЛ, действующая легенда нашего города, где хоккей — религия, а открытие сезона — событие, которого ждут больше, чем Нового года.
Зотов… Моя первая любовь и мой первый мужчина… Первая рана в моем сердце, которая заживала так долго и мучительно, что и сейчас можно увидеть шрам. Если очень сильно присмотреться.
Хлопаю ошеломленно ресницами.
Все умственные процессы в моей голове напрочь отшибло, превратив мозг в вязкую вату. Все, на что я способна в оглушающей веренице посторонних звуков, голосов и лиц — это недоверчивое:
— Зотов?
Его улыбка становится еще шире. Белые зубы выстраиваются в идеально ровный ряд под преступно полной верхней губой. Сексуальная особенность, которая когда-то сводила с ума мои незрелые семнадцатилетние мозги.
Я представляла нашу с ним встречу миллиард раз ночами, когда обнимала свою подушку и с тоской ждала от него весточки — сообщения или звонка от своего парня, который в девятнадцать уехал играть по контракту в Канаду. Его сообщения становились все реже и реже, зато фотографии в соцсетях — наоборот, все ярче и ярче, как и девицы, которые на них мелькали.
Уже не помню, что конкретно я там себе представляла, но в моих фантазиях совершенно точно не было чего-то подобного: эпизода, где я, растрепанная, смотрю на него снизу вверх, а в горле саднит так, словно в него насыпали горсть битого стекла.
— Ух ты… — Зотов продолжает улыбаться, присматриваясь к моему лицу. — Отлично выглядишь…
В его речи — легкий акцент, на лице — легкое замешательство, но в основном он выглядит так, будто безумно рад меня видеть. Обо мне подобного не скажешь, я даже ради приличия не способна ответить на его улыбку.
На моем лице — ступор и шок, в любом случае Марка это не смущает. Он продолжает с интересом меня рассматривать, в то время как я пытаюсь вытолкнуть из себя хоть что-то членораздельное.
— Мам… — Голос Маруси вырывает меня из оцепенения, заставляя повернуть голову.
— Сейчас, — говорю хрипло, снова начиная дергать шнурки.
— Поправь носки, — слышу вежливое напутствие. — Они сбились и будут ей давить.
Вскинув голову, снова смотрю вверх и вижу, как с пристальным вниманием Зотов рассматривает мою дочь, затем переводит взгляд на меня и бормочет:
— Милый пупс.
Отвернувшись, принимаюсь поправлять Марусины носки и пытаюсь на этом сконцентрироваться!
Ребенок — самый значительный факт моей биографии за все те годы, что мы с Зотовым не виделись, ну а он за семь лет насобирал в свою копилку достаточно достижений, чтобы иметь собственную страницу в Википедии.
Шнурки лапшой висят между моих пальцев. Смотрю на них бездумно, пытаясь понять, что
