не усугублять ее травмы.
Щедро посыпаю порошок на ее волосы; он достаточно подсушивает песок, чтобы я мог убрать его основную массу с кожи головы полотенцем. Затем скручиваю длинные пряди, убираю в шапочку и обрабатываю раны на ее лице.
Она должна быть в состоянии поправиться, при условии, что не начнется инфекция или не возникнут осложнения. Доза антибиотиков в ее капельнице должна помочь в этом. Но в конечном итоге все зависит от того, останется ли у нее хоть немного воли к жизни.
Учитывая, что она держалась так долго, у нее действительно есть шанс.
Я колеблюсь, но в конце концов сдаюсь, потому что при таком раскладе это к лучшему. Сняв перчатки и вымыв руки, натягиваю свежую пару латексных перчаток. Взяв необходимый чистящий раствор, я осторожно раздвигаю ее ноги и как следует вытираю. Затем наношу анестезирующий гель, жду положенные пять минут, чтобы он подействовал, и ввожу катетер.
Убедившись, что он надежно закреплен, а дренажный мешок правильно установлен, я избавляюсь от перчаток и мою руки, прежде чем накрыть ее одеялом. Осторожно поднимаю руку с капельницей и кладу ее поверх одеяла, затем делаю то же самое с другой рукой, на которой находится пульсоксиметр.
Мой взгляд останавливается на венах на ее руках, хорошо заметных даже после перенесенных травм. Облегченно вздохнув, я беру еще одну пару перчаток и необходимое оборудование для забора крови.
Как только я достаю тесты и беру необходимые образцы крови, выхожу из комнаты, направляясь к себе, чтобы принять душ и быстро переодеться.
Через несколько минут я устраиваюсь в кресле напротив того места, где лежит женщина, чтобы лучше наблюдать за ней.
Я сделал свою часть работы. Теперь все зависит от нее.
Если она выкарабкается, мне понадобятся серьезные ответы.
ДОКТОР ЛИАМ КИНГ
36 ЧАСОВ СПУСТЯ
Как раз в тот момент, когда я проверяю ее раны, чтобы убедиться, что нет никаких признаков инфекции, глаза женщины распахиваются. Быстро моргая, она, похоже, пытается сфокусироваться на окружающей обстановке.
Ярость и боль отражаются на ее лице. Незнакомка тут же тянется рукой к месту установки капельницы, и я крепко сжимаю ее запястье, чтобы она не выдернула иглу.
— Остановись.
Я хочу, чтобы женщина послушалась моего приказа, но та не слушается. И она намного сильнее, чем должен быть человек в ее состоянии, и мне приходится крепче сжать ее запястье, так сильно, что я боюсь поранить ее.
— Перестань двигаться, или снова откроются твои раны.
Пока она борется с моим захватом, один рывок, должно быть, причиняет ей невыносимую боль, потому что ее глаза закатываются, а тело обмякает.
Твою мать. Ее пульс бьется ровно, что уже намного лучше, чем раньше, но у меня такое чувство, что она повредила одну из своих ран.
Я выжидаю мгновение, прежде чем схватиться за ограничители, которые мне не приходилось использовать уже много лет. С тех пор как мне пришлось обрабатывать рану Сандро, местного кузнеца.
Пробегаю глазами по ней, внимательно осматривая женщину, и замечаю, что рана на ее боку снова открылась. Проклятье. Я удерживаю ее противоположную руку и ногу, прежде чем устранить беспорядок, который она навела в моей работе на передней части раны. Как только заканчиваю, фиксирую ее вторую руку и ногу.
Сделав шаг назад, я смотрю на то, как она лежит. Ее пальцы периодически подергиваются, но лицо остается спокойным.
Потом снимаю латексные перчатки и выбрасываю их в мусорное ведро. Сжав напряженные мышцы затылка, я медленно выдыхаю, желая, чтобы напряжение спало хотя бы на долю секунды.
Конечно, это бесполезно. Особенно когда мой взгляд устремлен на женщину, лежащую с ограничителями в моей смотровой комнате.
— Из всех вещей, которые могут быть выброшены на берег перед моим домом…
Она
ВОСЕМЬ ЛЕТ
ЮЖНАЯ АФРИКА
Пули летят, настигая нас со всех сторон, пока мы бежим.
Мы с мамой мчимся к ряду домов впереди нас, где можно укрыться, но пули, кажется, становятся еще ближе.
Я чувствую это раньше, чем слышу. В одно мгновение моя мать становится мертвым грузом, ее рука все еще в моей, прежде чем я слышу грохот выстрелов. Ее тело наваливается на мое, прижимая мои ноги к земле.
Используя все свои силы, я выворачиваюсь из-под нее. Потом хватаю в охапку платье моей матери и тащу ее за собой, пока ползу. Дюйм за дюймом, мимо тел других людей и луж крови, вытекающих из-под них, мои колени скребут по грубой грязи, усеянной камнями. Кажется, прошла целая вечность, пока я добралась до ряда домов.
Я вся в поту и грязи, мои легкие и мышцы горят. Когда ее платье начинает рваться, я из последних сил хватаю ее за волосы и протаскиваю ее остаток пути.
Молча я извиняюсь перед ней. «Прости меня, мама. Прости, что не смогла бежать достаточно быстро, чтобы доставить нас в безопасное место».
Паника смешивается со страхом, напоминая мне, что теперь я совсем одна. Когда мои глаза начинают гореть, я борюсь со слезами, и вместо них вспыхивает гнев. Я не позволю им так просто убить меня.
Я отказываюсь.
Крошечная ниша под лестницей манит меня, темная и тенистая, и я тащу ее туда, укладывая ее руки и ноги вместе.
В воздухе витает запах пота и пороха. Пытаюсь успокоить свое колотящееся сердце и разум, потому что мне нужно разработать план. Я должна быть умной.
Не знаю точно, сколько времени я сижу с маминой головой на коленях, пытаясь пригладить ее спутанные волосы, которые прилипли к рваной ране на лбу. Кровь от пули, пробившей ее грудь, вытекает, пачкая мое платье.
Вид мужских сапог пугает меня, но я сдерживаю свой страх. Затем собираю всю свою храбрость и смотрю в лицо тому, кто, я уверена, намерен меня убить. Пусть мне всего восемь лет, но я поклялась дать отпор.
Он держится очень спокойно, руки свободны от оружия. Высокий и красивый. Почему-то я чувствую, что он не местный. Его нос и щеки выглядят так, будто их тщательно вырезали. Волосы подстрижены очень коротко.
Мужчина смотрит на меня пронзительными голубыми глазами, изучая меня, как будто я какое-то уникальное существо, которого он никогда раньше не видел.
Его акцент отличается от того, что я привыкла слышать.
— Ты очень храбрая.
Его губы приоткрываются, словно он собирается сказать что-то еще, но резко поворачивается. Теперь, внезапно оказавшись с двумя пистолетами в
