не подходит по размеру, и она его сняла с какой-то заблудившейся подруги или на крайний случай в простой комиссионке обрела?
— Плавать умеете, Ася?
— Да, конечно, — поочередно поджимает ноги, пританцовывает, как будто хочет в туалет. — Сколько я буду Вам должна, Константин?
Она хитра!
— За что? — укладываюсь ухом на плечо.
— За вещи.
— Бесплатно, Ася.
— Мне неудобно. Я…
Рукой показываю, что ей пора уйти и сгинуть на хрен с горизонта.
— Здесь мелко?
— Не сказал бы.
— Хорошо, — она присаживается, согнув колени, тем самым выставляя мне на обозрение свое интимное местечко, от которого сегодня почему-то трудно отвести глаза.
У меня ведь нет проблем с всегда доступным сексом. Вернее, нет проблем с этим делом после свершившегося развода. Я трахаю желающих: как положено, как заявлено природой и складывающимися, как правило, в мою пользу обстоятельствами. И на этом все. Одна ночь, возможно — пара. Она отваливает в разрядке и удовлетворении, а я из поля видимости предусмотрительно исчезаю. Кто на подобное соглашается? Полагаю, что и без объяснений все понятно. Женщины, стоящие на недешевой ставке в фирмах, которыми сами же и управляют: эскортницы, «старые подруги», попавшие в затруднительные положения, иногда отчаявшиеся, все реже проститутки. Я опаскудил собственную жизнь неразборчивыми связями и циничным взглядом на обыденные вещи, но…
— Так проще? — шепчу ей в спину.
— Что? — девица оборачивается, не сбавляя шаг.
— Не заплывайте за буйки, Ася Ступина.
— Постараюсь.
С характером лимитчица? То, что дева из какой-нибудь необластной глуши очевидно даже идиоту, видно слепому и слышно тугоухому задроту. Подскакивает, как легкий, но упругий мячик. Стесняется, сжимается, трусливо озирается и не знает, за что схватиться в этом неглиже: то ли за тесемки почти отсутствующего плавательного топа, то ли за юбку на порнографических трусах, которая постоянно оголяет идеальные по форме ягодицы, каждая из которых напрашивается на мужской шлепок, пальцы или сдавленный кулак…
Тяжелые травмы, почти несовместимые с паскудной жизнью. Нет, похоже, не судьба. Я выкарабкался, но пробыл в легком бессознании всего лишь два несчастных месяца. Потом была реабилитация — медикаментозный взрыв в мозгах, дорогостоящая терапия, массажи, тренировки, лечебная физкультура, врач-реабилитолог, а после психиатр, копающийся в остатках памяти, как в собственных богатых закромах. Кому-то показалось, что я пытался разрешить свои проблемы, порвав с миром добрых и простых людей. Наверное, я смог кого-то в чем-то убедить, потому как не был признан невменяемым или недееспособным, и даже дал показания для следствия, из-за которых дело было прекращено за отсутствием — точнее, смертью — виновного в том, что в один прекрасный день со всеми нами на той дороге произошло. Я… Ох, как тяжело признаться в том, что…
Я… Я… Я бросил всё!
Оборвал все наработанные связи, вычеркнул из памяти, перелистнул и разодрал непрочитанные до конца страницы. Забыл, кто эти окружающие люди, какого черта им было нужно от меня, как каждого зовут и есть ли у кого-нибудь из них своя семья. Забыл про ложь и унижения, про обиды, измены, бездарную игру и самоотречение. Я вытер ластиком ненужные понятия. «Справедливость», «растворение», «уверенность» и «погружение». «Дружба»! Я вылечился, но есть одна проблема:
«Я не могу забыть тебя!»…
Девчонка скачет на волнах, как бедная овечка, которую за мелкие копытца кусает волосатый пастырь. Общительная и открытая худосочная блондинка с фигурой топ-дивы и незаезженной порноактрисы. Потому что молодая и неопытная? Смешная? Глупая и недалёкая?
— Спасибо, — оттягивает от поджарых скользких бедер прилипающую мокрую юбчонку, нервно улыбается и прячет взгляд.
— Поплескалась? — швыряю гальку, разбивая построенный собственноручно «домик».
— Да. Вода — парное молоко.
— Ты из деревни, Ася? — еще один хлопок — вдрызг просранный удар и разлетевшиеся камни.
— Нет.
— Парное молоко. Знаешь, что это означает? Что это такое?
— Комфортная температура воды. Мне тепло, и я совершенно не замерзла.
— Откуда ты?
А я ведь бесцеремонно ей грублю, без разрешения перехожу на «ты», нахально полосую взглядом щиколотки, которые она друг о друга нервно потирает.
— Мне пора, — хватает сумку, из которой, нарочно не придумать, выпадает распухший от баблишка бабский кошелек. — Ой, черт!
Согласен. Здесь по-другому и не скажешь! Я помню кое-что подобное. Мода, видимо, совсем не изменилась или эта диковатая Ася осталась не в удел по воле все того же рока.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать… — заикаясь, квакает.
Значит, совершеннолетняя!
— … четыре, — тут же добавляет.
— Ты одна? — слежу за тем, как она…
Твою мать! Она ведь проверяет этот мерзкий кошелек. Еще чуть-чуть и девочка начнет слюнявить пальчик, чтобы купюры отлистать.
— Я не трогал твои вещи, — по ощущениям — краснею и смущаюсь. — Ася?
— А?
— Ни к чему…
Она вытягивает из кожаного зева измятую бумажку в салатовом кафтане и протягивает мне, добавляя долбаную благодарность:
— Спасибо за то, что… Этого хватит?
Решила дать мне в морду? Совсем, похоже, котелок не варит. Двадцать четыре, а внутри, по-видимому, кризис и антивозрастная лабуда.
— Спрячь, — отворачиваюсь, прячу сильно скособоченную физиономию, дергаю губами и грубо матерюсь.
«На хер!» — но, конечно, про себя. Я сдерживаюсь и из последних сил креплюсь.
— Сколько я должна?
Упрямая? Гордая? Флиртует слабо. Зато манипулирует чувствами, как профессионалка. Пытается пробить на совесть и жалость разыграть?
— Убери, сказал.
— За камеру хранения, — она, похоже, присаживается за моей спиной. Затылком, шеей и плечами я ощущаю слабое движение воздуха, когда девица открывает рот и производит на свет глупые слова, — я бы заплатила, Костя. Вы сидели на берегу, пока я прыгала на волнах, поэтому…
— Поужинаем? — прикрыв глаза, шиплю.
— Я не знаю, сколько стоит подобная услуга, к тому же у меня при себе исключительно наличные. Нет карточки. Понимаете? Но все-таки я не уверена, что могла бы рассчитаться ужином. Зачем предлагаете?
Потому, что есть хочу!
— Средневековье, да? — на той же ноте, с той же интонацией, не перехожу в мажорный громогласный лад.
— Я не умею этим пользоваться.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать четыре.
Я думал, что ослышался, когда она назвала это же число в тот первый раз.
— Ты не умеешь пользоваться? Звучит неправдоподобно. Сказки рассказывать в другом месте будешь.
— И не страдаю. Я хорошо считаю и люблю общаться. Карты обезличивают людей и делают их машинами. Вы…
Ее колени упираются мне в спину, продавливают позвоночник, натирая погребенные под натянувшимися мышцами лопатки.
— У тебя очень вызывающий вид, Ася. Ты…
— Что?
— Ты шлюха? Ищешь спонсора? Зажиточного мужика?
— Сколько с меня? — теперь она, по-моему, встает или отклоняется.
— Ужин! — возвращаюсь к ней лицом и утыкаюсь взглядом в клюв плавок, тесно облегающих гладко выбритый лобок с небольшими раздражениями и вросшими волосками, как будто
