— А перед поступлением в Гарвард она не приезжала к тебе?
— Приезжала, но, узнав о том, что мать здесь, я уехал.
— Тебе никогда не было жаль ее?
— Это было бы предательством по отношению к тому, кого уже нет на свете благодаря ей.
— Значит, ты запрещаешь себе ее жалеть? — уточнила Айрин.
— Честно говоря… да, что-то в этом роде.
— Ты так больше ее и не видел, не говорил с ней?
— Я боялся этого, — признался он. — Боялся невольно поддаться ее обаянию… знаешь, она умеет убеждать. Моя мать гениальная актриса. Вопреки воле начинаешь ей верить.
— Это отец тебе сказал? — поинтересовалась Айрин.
— Нет… хотя… кажется, да. Когда-то давно он намекнул на это, и я больше ни секунды ей не доверял. Только он знал, что она из себя представляет.
— Дональд, ты до сих пор находишься под влиянием отца. А ты когда-нибудь попытался встать на точку зрения матери, пробовал понять ее?
Дональд не знал, что ответить. Ему и в голову не приходило подвергать сомнению свои выводы, казавшиеся ему бесспорно справедливыми. Чтобы преодолеть растерянность, он спросил:
— А ты виделась со своим отцом?
— Да, пять лет назад. Приехала к нему на каникулы. Но потом мать попросила отца избегать контактов с нами. Наверное, она считала, что так будет лучше… Я не осуждаю ее.
— Понятно… Кажется, мы все друг другу рассказали, — подвел итог Дональд.
— Ты не жалеешь? — спросила Айрин.
— Нет, — с облегчением ответил Дональд.
— Я должна сказать тебе, почему я настояла на нашей встрече. Я вчера звонила своему отцу в Нью-Йорк.
Дональд побледнел.
— В этом и состоит мой план, — осторожно продолжала Айрин. — Теперь, сопоставив наши воспоминания, то, что мы узнали из официальных сообщений и светской хроники, мы встретимся с участниками событий… и попросим их изложить каждого свою версию. Правда так или иначе всплывет.
— Ты имеешь в виду…
— Да. Я говорю о своем отце и твоей матери… Я знаю, Дональд, как ты к ним относишься, знаю, насколько это для тебя тяжело. Если ты откажешься, я все пойму. Я договорилась с отцом, что я буду в Нью-Йорке через пару дней… и спросила, не возражает ли он, если я приеду не одна… Тебе, наверное, надо подумать?
Дональд долго сидел, уставившись в одну точку. Наконец он поднял голову.
— Я поеду с тобой.
Николь изнывала от нетерпения, сидя в своей комнате. Айрин не сказала, когда вернется, но Николь надеялась, что скоро. Она боялась, сама не зная, чего именно. С тех пор, как ужасное подозрение оформилось в ее голове, Николь испытывала сильнейшее желание поговорить с кем-нибудь, поделиться своими догадками. А для этого подходила только Айрин.
Отношения их в последнее время были натянутыми, и Николь сейчас уже желала только одного — избавиться от тяжелой ноши, которая была непереносима для нее одной.
Но, вспоминая о бумагах, лежавших сейчас в комнате Айрин, она тут же почувствовала безотчетный страх. Скорей бы Айрин вернулась и прочитала те несколько писем, которые отобрала Николь как наиболее компрометирующие Синтию. Или она сошла с ума, или Синтия убийца. Некоторые фразы просто невозможно трактовать иначе, как прямые признания.
Николь услышала шаги Айрин в коридоре, потом до нее донесся из комнаты сестры стук сбрасываемых туфель, скрип дверцы платяного шкафа. Николь с тревогой ожидала появления Айрин после того, как она ознакомится с письмами.
Прошло полчаса, прежде чем Айрин появилась.
— Что все это значит? — поинтересовалась она. — Кто писал эти письма? И кому они предназначены?
— Айрин, я нашла их два года назад. Почерк незнаком… но объяснение может быть только одно.
Айрин опустилась на стул. Ее лицо не выражало ничего, кроме недоумения.
— Николь, папа обязательно забрал бы эти письма с собой, будь они от Синтии Грэхем, — возразила она.
— Возможно, он собирался сделать это, но в суматохе забыл.
— Неубедительно, — покачала головой Айрин.
— Подумай сама, есть ли какие-нибудь другие варианты.
— Тут ты права… Пожалуй, нет.
Сестры долго сидели в молчании, задумчиво глядя в сад сквозь распахнутое окно.
— Сказать тебе, что я думаю? — нарушила тишину Николь. И, не дождавшись от младшей сестры ответа, продолжила: — Смерть мужа этой женщины — не самоубийство. Разве не очевидно, что она сама признается в содеянном?
— Это невозможно, — прошептала Айрин.
— Айрин, ты должна понять. Дональд опасен. Возможно, он специально флиртовал то со мной, то с тобой, чтобы поссорить нас… Это его месть. Но возможно и другое: он хочет выведать, подозреваем ли мы что-нибудь. Не исключено, что он знает правду о том, что произошло.
— Он ничего не знает, — твердо сказала Айрин.
— Почему ты так уверена?
— Поговорим о другом. Ты считаешь, что отец и Синтия это сделали вместе? Неужели ты готова допустить, что папа способен на убийство?
— Я не знаю… раньше мне и в голову ничего подобного не приходило… но недавно меня вдруг осенило. И я испугалась… Пойми меня, Айрин, я просто чуть не сошла с ума. Прошу тебя, прочти эти письма еще раз. Неужели тебе все это не кажется подозрительным?
Айрин сидела в напряженной позе, стиснув руки. Даже несмотря на загар, было заметно, как она побледнела.
— Я несколько раз перечитала каждое письмо. Сейчас мне нечего тебе возразить, но я уверена, что ты ошибаешься.
На самом деле, она далеко не была уверена. Доводам Николь она могла противопоставить только свою безграничную веру в порядочность отца.
— Подумай о его внезапном отъезде… Больше он ведь здесь не появлялся, не так ли?
— Возможно, но…
«А что если Николь права? — ужаснулась Айрин. — Это действительно многое объясняет. Может быть, его попытки избежать контактов с дочерьми вызваны угрызениями совести, а не запретом Бэрил».
— Но как же полиция…
— Полиция не нашла этих писем, они даже не подозревали об их существовании. Графолог сразу подтвердил бы, кто их автор.
— Поэтому и вынесли вердикт о самоубийстве, — пробормотала Айрин.
— Конечно. Ведь все сходится один к одному, разве не так?
— Скажи, Николь… есть ли другие письма?
— Честно говоря, да… очень много. Я сама еще не все прочла.
— Дай мне остальные.
Николь нехотя достала пакет и протянула сестре. «Конечно, судя по почерку, это не член нашей семьи, а значит, Синтия, — думала Айрин, пробегая глазами мелкие строки, — но как-то эти письма не вяжутся с ее образом». Айрин видела Синтию Грэхем только в кино, но у нее сложилось определенное мнение об этой женщине. Что-то подсказывало Айрин, что кто угодно мог написать эти полубредовые письма, но только не эта сдержанная женщина с умными лукавыми глазами, которые могли согревать и ласкать, а могли и ранить собеседника. Николь права в одном — если принять эту гипотезу, то все происшедшее поддается разумному объяснению и становится на свои места. Тому, что Дональд в курсе всех событий, Айрин не верила. Он не искал встреч с ними, скорее, они сами были склонны докучать ему. А после того, как Дональд решился на поездку в Нью-Йорк, не было никаких причин сомневаться в его полнейшей неосведомленности. Может быть, его родители и хорошие актеры, но сам он абсолютно не умеет притворяться. Айрин уже поняла, насколько Дональд простодушен, несмотря на кажущуюся искушенность и сдержанные манеры.
