Я отвернулась от Ильи и побежала из парка.
Мне было невероятно хорошо и грустно. Я не могла подобрать слово к своему состоянию нашла его в интернете. Это называется – сентиментальность. Растроганность, умиление и томление.
Меньше всего хотелось, чтобы папа узнал, с кем я была в парке. Но он всё равно узнал. Потому что я бы не смогла ему соврать.
Ночью в салоне папиного внедорожника, как в космическом корабле из фантастического фильма. Панель горела, сиденья, дверцы - все в огоньках. Навигатор разговаривал, играла музыка, папин любимый джаз.
Я села на сиденье пассажира, ноги осветил неоновый свет. На брюках и обуви были чётко видны пятна от пролитого лимонада.
— С кем была? — жевал жвачку папа, спокойно выруливая на проезжую часть.
И как я не отвечу или совру? Одно дело с Тёмой врать, а скорее молчать с утра пришлось, в лицо ведь меня никто не спрашивал, где мы были и что делали. А тут папа. Папа!
— Это важно?
— Конечно. Мы же договорились, я должен всё знать.
Я посмотрела на него. Нос уточкой… «уточка» плавала на густых усах, что вливались в чёрную бороду. Губ совсем не было видно. Он бы мог красиво стричься, но специально раздражал нашу маму, своим неопрятным видом. Ему это доставляло удовольствие. На руле в такт музыке постукивали пальцы с наколками, напоминающие расписные сардельки, на одной из которых нанизан золотой болт.
Это мой папочка, я ему улыбнулась. Сразу оттаял, строгости не наводил. Погладил своей лапищей по голове.
— Я влюбилась, папа. И была в парке со своим парнем, он учил меня танцевать вальс. В четверг день рождения школы, и мы будем с ним выступать. Поэтому мне нужно белое платье. Длинное и красивое.
— Сбацаем, — кивнул папа. — Как пацана зовут?
— Илья Ветров.
Он прищурил глаза и покивал головой.
— Ты помнишь, что я говорил тебе насчёт парней?
— Конечно. До свадьбы ничего. Но целоваться-то можно? — я уставилась на него самыми невинными глазами, какие только могла состряпать.
— Целоваться можно, — великодушно разрешил папа. — Что ты там у гаража копала?
— Это у парней был зарыт общак в банке. До нас в этом доме мальчик жил, он его хранил.
Папа рассмеялся. Басил как из бочки, и я знала, он получал удовольствие от общения со мной. Как Илья. Таких людей очень мало в мире. В моём мире только двое. Мне надо их ценить.
— Как ты экзамен сдала? — в папе иногда просыпался родитель.
— Отлично.
— На пятёрку?
— Папа! — возмутилась я. — Нам не ставят оценки, промежуточный экзамен – это тест, только баллы. И я набрала нужное количество.
— У-у-у, — неоднозначно отреагировал он.
— Папа, а сегодня Марина Николаевна не пришла, — взволновано вспомнила, что хотела у него узнать.
— Она у нас больше не работает. Ей квартиру вернули, и пенсия у неё хорошая.
— Как вернули? За долги же взяли?
— Так не её долги, — глянул на меня папа серо-голубыми глазами, которые от космической подсветки казались синими. — Сына она, конечно, больше не увидит, но жить есть где.
— Это ты поговорил с этими людьми?
— Мама попросила, я твоей маме отказать не мог.
— Мама? — удивилась я. — А казалось, они друг друга не любят.
— Слишком ты строга к своей маме. Она добрая, немного испорчена мной и деньгами, но в целом нормальная баба.
— Ты бил её? — очень тихо спросила, не желая плохого ответа.
— Нет. Продал её машину в наказание, плачет целый день.
— Папа! Ну, зачем ты так?!
Он смеялся на фоне моих негодований.
— Ты же знаешь, как для неё важны понты! Она и меня научила, а это было неправильно. Нельзя хвастаться дороговизной вещей перед простыми людьми.
— Эх, Данка! — хохотал папа, ухватив меня лапищей за шею. Я зажмурилась, а он меня в макушку поцеловал, переваливаясь через ящики между сиденьями. — Бог дал такого мышонка!
— Ты только меня Олегу Измайлову не отдавай, — попросила я.
Он резко замолчал. Мне стало страшно.
Мотыльки у огня
В спальне родителей было темно и душно. Папа храпел, мама в берушах с чёрной повязкой на глазах спала безмятежным сном.
— Пап, — позвала я.
— У?
— Я в церковь пойду на службу.
— Угу.
Я закрыла к ним дверь и радостная побежала вниз, размахивая голубым шёлковым платочком. На мне любимое платье в горошек, в прихожей я надела чёрные кроссовки, накинула своё пальто и красиво повязала платочек, выпустив по сторонам две косы. Приблизительно так нужно ходить в церковь.
Вспомнила, что хотела собак побаловать. На кухню прошла в обуви, пока никто не видел. Кроссовки чистые, но мама бы меня ругала. На кухне грязно, родители никогда ничего не делали по хозяйству сами, а горничной у нас пока новой не было. Я забралась в ящик на стене и взяла в вазе четыре большие шоколадные конфеты.
На улице невероятно тепло, и я подумала, что через пару часов пальто не понадобится.
Собаки радостно кинулись ко мне со всех сторон. Я вначале одну конфету развернула и подала ротвейлеру. Он как жвакнул меня за пальцы, чуть вместе с конфетой не откусил. Напугано достала вторую конфету, другой рукой подала собаке. Больно!
Наверное, поэтому я собак не очень любила, потому что они агрессивные. Четвертая конфета была кинута в обёртке в сторону, лишь бы эти животные больше не подходили ко мне. Даже всплакнула, глядя на свои покусанные пальцы.
Вышла на улицу и поспешила в сторону больших домов. Храм, в котором пел Илья, находился за пятиэтажками, на дороге, что вела в сторону посёлка.
Телефон в кармане играл. Звонила Кристина. И все тридцать минут, что я спешила в сторону храма, болтала с подругой. Я всё ей рассказала! Ведь мне пришлось удалить все сохры, потому что парень чужой смотрел. Кристина сильно не расстроилась, она была довольна, что кто-то из парней видел её в чём мать родила. Потом я рассказала о своей маме, у которой случилась вечером депрессия и она, услышав, что я угощалась пиццей, заказала себе, а потом курила на кухне в форточку и жаловалась по телефону подругам, какая бездушная скотина мой папа. Ещё я умела танцевать вальс и научусь играть на гитаре. И это не полный список моей полноценной жизни. Кристина выпросила фото моего парня. Я отправила ей наше с Ильёй селфи в машине.
Она заблокировала меня...
А нечего хвастаться! Расслабилась.
Больше у меня подруги Кристины не было. Поэтому к храму я подошла очень печальной.
Старый храм большой и красивый был окружён парком, через который проходила дорожка. На деревьях в этом месте уже появились листочки, и чувствовалось, что здесь гораздо теплее, чем в нашем районе, потому что этот храм был построен на холме ближе к солнцу. За забором имелось старое кладбище и две постройки из бревна.
Высокий храм с белоснежными мощными стенами. Запрокинув голову, можно было увидеть , что купола, покрашенные в синий цвет, сливались с утренним чистым небом, и кресты сами по себе висели в воздухе. Раскрыты врата, и народ втекал, как в город. И я вошла с потоком, с интересом всё рассматривая. Давно не была в таких местах. Как и положено, в древнем городе имелось место для торговли, оно было отделено от основного зала, там всё в золоте и благоухало, на скамейках сидели бабушки и говорили. Ничего не было слышно, только их старческие губы двигались.
Я прошла дальше. Те люди, которые стояли ближе к алтарю, молились , а другие сильно не заинтересованные просто прикасались ко всему этому своим присутствием.
Пели на клиросе мужчины. Да, полностью мужской хор и одна бабушка, которая им руководила. Балкон с певчими располагался высоко, и мне пришлось протиснуться вглубь зала, чтобы рассмотреть его. Ничего не увидела, кроме бабули в платочке, она махала рукой, руководя пением.
Я успокоилась, потому что голос Ветра был различим, главный запевала, иногда сливался с другими голосами, иногда появлялся и звучал под сводами один. Главный певец этого «города».
