О чём пели, я не понимала. Обошла колоссальные расписные колонны, встала у окошка и просто ждала Илью.
А окно с витражом. Лучи яркого утреннего солнца проникали через цветные стеклышки и откидывали причудливые лучи. В них я видела пыль, и она казалась золотой. Мимо пробежали маленькие детишки, и крохотные золотые крупинки остались в их волосах.
Красиво так… В золочёной арке, украшенной цветами, за стеклом стоял складень, за ним и лика не было видно. Перед складнем на верёвке висело очень много дорогих украшений.
Взгляд скользнул над толпой и красивым убранством солеи. Храм был таким большим, что над иконостасом жил голубь. Он вспорхнул к куполу, и я обходила колонну, поспешила посмотреть на него. А он улетел куда-то, хотя окошко в куполе было закрыто.
Всё такое интересное, только шумно очень. И непонятно ничего. Особенно собака на иконе с человеческим телом. У изображённого оборотня был меч на плече и крест в руках, латы железные и юбка. Я приложила к иконе покусанные собаками пальцы, и они сразу прекратили болеть.
Стояла у этого странного образа всю оставшуюся службу. С трудом поняла, что же написано красными буквами. Это был Христофор. И был он очень добрым пёсиком…
Непонятно ничего.
Я посмотрела на свои пальцы. Даже синяков от укусов не осталось.
Илья пел, и мне стало хорошо, я улыбалась. Главным голосом, а за ним два баса дребезжали. Без своего штробаса выводил соловьиную трель. Проникал в меня, у меня сердце трепетало и душа подпевала.
Так легко, что хотелось вместе с детьми, которые вереницей, шли к солее, присоединиться, но Христофор не отпускал… На какой-то миг хотелось ему… Да-да, Христофору положить голову на плечо, потому что мордочка была изображена такой доброй!
Служба заканчивалась, пение прекратилось. Люди ходили суетливо. Илья спустился в зал в обществе молодых мужчин, один из них, низкорослый и светленький сразу меня приметил.
А мой парень в чёрной приталенной рубахе и чёрных джинсах, как ворон какой-то, ему белая рубаха больше шла, чем этот мрачный цвет.
— Дана, — удивился Илья, тоже уткнувшись в меня взглядом. — Вот это сюрприз!
— Кого-то поклонницы даже в церкви не оставляют, — с иронией сказал курносый мужчина, он бы сошёл за мальчишку со своим ростом, но явно был старше нас.
— Это моя девушка, — Илья улыбнулся и поцеловал меня в щёку. И я тут же прижалась к нему, зажмурившись от удовольствия.
— Тебя из крайности в крайность, — усмехнулся мужчина. — То в монастырь уходишь, теперь девушка.
— Так получилось, — не особо хотел что-то объяснять Илья, любовался мной.
— Илюша, почему у Христофора голова собачья?
Мужчина вышел к иконе и покосился на меня серыми глазами. Не дал моему парню ответить, сам пояснил:
— По одной из легенд он был невероятно красив, и девочки Христофора преследовали даже в церкви, не давая молиться, поэтому он попросил у Бога обезобразить его.
У меня чуть волосы дыбом не встали от ужаса.
— Ветер! Не смей просить у Бога собачью голову, — с ужасом прошептала я. — Собаки кусаются, когда их кормишь конфетами.
После некоторой паузы, когда Илья внимательно смотрел на меня с улыбкой, мужчина произнёс немного тихо:
— Если не кормить собак с пальцев, а положить конфету на ладонь, то они не будут кусать, а наоборот вылижут.
— Да?! — удивлённо уставилась на незнакомца. — Не знала.
Но он прав, прежде чем играть с собаками и заниматься с ними, нужно либо консультироваться, либо читать нужную литературу.
Что-то на весь зал огласил громко батюшка, с балкона напевно ответила ему женщина. Все стали креститься.
— Дана, а почему ты не крестишься? — с большим интересом поинтересовался мужчина, изучая моё лицо и пытаясь заглянуть в глаза.
— Я не умею, — призналась я и от волнения сжала руку Ильи.
— А крест ты носишь?
— Нет.
— Я подарю тебе…
— Мышонок, никогда не принимай подарки от чужих мужчин, — строго сказал Илья.
— Да, я помню, папа предупреждал, — кивнула я и, как хотела прильнуть к Христофору, прильнула к своему парню.
— Вот и отлично. Хорошего дня, — попрощался он с мужчиной.
— Хорошего дня, — эхом повторила я.
— А в трапезную? — удивился незнакомец. — Ветров, завтрак ещё.
— Не сегодня, — кинул Илья, уводя меня из зала. — Крестик я тебе всё же куплю, — сказал уже мне и завернул в иконную лавку. — Тебе попроще или побогаче?
— Мне такой, какой нужно.
— Тогда для лялек и на верёвочке, — тихо рассмеялся он, и я, немного обидевшись, легонько толкнула его в бок. И он меня поцеловал в висок. Отчего становилось жарко и невероятно хорошо.
— Серебряный крестик. Мышонок, какой тебе цвет верёвочки?
— Розовый… нет, давай оранжевый.
— Дана, крест лучше не снимать, может цепочку?
— Я хочу деревянный и верёвочка телесного цвета. Может мама не заметит, что я его ношу, — приникла я к витрине и смотрела на чудесный крестик, что мне так понравился.
— Твоя подруга, Илья? — спросила лавочница.
— Девушка, — как-то недовольно ответил Ветер.
Он не очень любил общаться. Наверное, его все достали. Я понимала, вот Илья мне сказал, что нельзя мечтать о том, чтобы людей не было, а мне иногда очень тяжело. И если не людей удалять из мира, то меня куда-нибудь на время прятать, чтобы я так не уставала.
Крестик надели сразу, вышли на крыльцо храма. Илья какой-то ритуал творил, я грелась в лучах яркого солнца.
— Когда захочешь, я научу тебя креститься и всё расскажу, — он взял меня за руку и повёл в сторону парка.
Но меня интересовало совершенно другое. Я начала говорить.
— Со своим человеком раскрываешься. Моё чувство – настоящая эйфория. В интернете статей, которые хорошо объяснят, что происходит с нами, когда мы влюбляемся. Радость, вот что во мне и это не объяснить одними гормонами. Я счастлива просто потому, что ты есть, без причин. Очень хочу, чтобы ты то же самое почувствовал.
— Я чувствую, — прошептал Илья, погладил меня по плечу. — Наверное, даже ярче, чем ты. Потому что тебе не с чем сравнивать, а я по-другому смотрю на происходящее. Тот, кто горел в современном мире, хочет… Мотылька обезопасить.
— Вот! Я когда тебя в пятиэтажке выловила, я также подумала, что я мотылёк и всё, никуда не деться. Или я потом об этом подумала? — нахмурилась.
Всё во мне пело и плясало, и я неспокойно шла рядом с ним, пританцовывала и подпрыгивала.
— Я не огонь, я не спалю тебя, — прошептал Илья. — Я Ветер! Сиди в своей люльке, лялька, я покачаю.
И, обняв меня, покачал. Смотрел на меня влюблённо-влюблённо!
— И ты права, со своим человеком раскрываешься. У меня такое ощущение, что я горы могу свернуть. Сознание перевернулось, и я пересмотрю все свои планы на будущее.
— Не пересматривай, — испугалась я. — Пожалуйста, если ты станешь звездой эстрады, идолом всех девочек, то мне не найдётся места на твоём корабле, я начну страдать.
— Нет, — оборвал мои рассуждения Ветер. — Мы что-то другое придумаем, чтобы твои родители согласились отдать тебя мне.
— Илюша, я не вещь, меня нельзя отдать.
— Неправильно высказался. Но замуж отдают, — с улыбкой исправился он, нехотя выпуская меня из рук.
— Я в восемнадцать стану самостоятельной. Не вздумай в монастырь уходить, с кем я жить буду?
— Со мной, Даночка, со мной, Мышонок!
— Давай сегодня сделаем невероятную красоту! — предложила я, вспомнив одно своё желание.
— Давай, — охотно согласился парень. — Что в твоём понятии «сделать красоту?»
*****
Лодку мы взяли у папы Полины Потёмкиной. Дядя Миша очень добрый, разрешил нам с Ильёй прокатиться по реке. Уже был поздний вечер и очень темно, когда Илья подал мне руку и помог забраться в лодку. Мы оттолкнулись от пристани. Покачивались на воде. Холодно было, но я не мёрзла, замирала в ожидании.
На звёздном небе россыпь звёзд. На глади чёрной воды их отражение. Чем дальше мы отплывали от берега, тем меньше власти становилось у фонарей, и мы словно покрывались темнотой, проникая в неё. Дома становились маленькими, открылась взгляду перспектива всего берега, где последней была наша с родителями пристань. От огней на воде бежали, дрожащие дорожки, но до нашей лодки не дотягивались, мы очутились во мраке.
