Мне становится так плохо, что возникает даже мысль убраться в противоположную сторону и идти до города пешком. Плевать, что ночь, и опасно. Мне настолько больно, что теряется то спасительное желание жить, которое я в себе с таким трудом развивала после трагедии прошлого.
Я едва дышу, едва справляюсь с внутренней тряской и раскинувшимся там же пожаром… Но в какой-то момент что-то будто щелкает, и я все же начинаю двигаться к пирсу. Чарушин, пока я добираюсь, уже прыгает в море. Другие парни и часть девчонок тоже. Остаемся лишь мы с Лией и Соня.
– Лиз, все в порядке? На тебе лица нет…
– Да… – быстро шепчу я. – Все хорошо, – и даже улыбаюсь сестре. – Дашь мне пиво?
– Ты же не любишь…
– Ну так, а ничего другого нет.
Вряд ли Соню устраивает такой ответ, но бутылку она мне все же протягивает. Только поднести ее ко рту мне не удается. В тот самый момент, когда сзади надвигается шумная толпа полуголых парней, кто-то выдергивает у меня ее из руки. Я даже не понимаю, кто именно это сделал, пока к спине не прижимается мокрое и обжигающее тело Чарушина.
В моей чертовой памяти точно слепки его наделаны. Узнаю моментально.
Крепкая широкая ладонь ложится мне на живот и, оказывая давление, усиливает контакт. Платье промокает, а кожа под ним принимается полыхать. Секунду спустя по ней стремительно сбегает дрожь.
– Не смей напиваться, – выдыхает Артем мне прямо в ухо. Внутри возникает тонкий, едва уловимый звон. – И выброси, на хрен, свои духи.
Жестко вжимаясь эрекцией мне между ягодиц, сминает пальцами платье. Мне даже кажется, что он собирается его прямо здесь задрать, но вместо этого он просто отходит.
Я и без того все еще сильно расстроена после нашего предыдущего разговора, так Чарушин взял и добавил жару.
Ему не нравятся мои духи… Они ему неприятны… Значит, сейчас ему неприятна вся я…
Пытаюсь сделать вид, что меня не задевает. Однако… Задевает, конечно! В который раз чувствую себя униженной. Безвкусной идиоткой. Вещи мои он, вероятно, так же презрительно воспринимает. А я ведь казалась себе такой стильной и красивой. Теперь же после его слов остатки уверенности теряю.
– Лизок, бери пиццу, пока совсем не остыла.
Я бы не взяла, но Лия попросту впихивает мне в руки большой ломоть на бумажной тарелке. Приходится есть, в то время как разрывает желание расплакаться.
– Короче, смотрю, этот тип все-таки прискакал… – машинально вслушиваюсь в беззаботную болтовню Шатохина. – Не собирался особо его кошмарить… Так, думаю, пару фофанов, чтобы в башке прояснилось… А он выходит из салона с битой! Ну, естественно, у меня забрало и упало. Хорошо, Бойка рядом… Иначе, клянусь, размазал бы его по асфальту, как нутеллу.
– Фу-у-у… – протягивает кто-то из девчонок.
– Хочешь сказать, Бойка тебя стопорнул? Бойка?! – изумляется Фильфиневич.
– Отвечаю, – режет в ответ Тоха. – Он реально изменился.
– Что с нормальными людьми любовь делает! Это ж просто охренеть!
Последнего комментатора по голосу не распознаю. А смотреть не хочу. Пытаясь игнорировать Артема, пялюсь то на блестящее в темноте море, то на слепящие звезды.
– Ты замерзла? – шепчет Лия. Поймав мой взгляд, добавляет: – Трясешься.
– Немного.
– У меня в машине пиджак есть. Сходить за ним?
– Нет-нет, – спешно отказываюсь, не желая ее гонять. – Не настолько мне холодно.
И вовсе эта дрожь не от холода. Только начало сентября. Ночи еще достаточно теплые. Ребята вон в море купаются. И я могла бы… Нет, не могла бы. Слишком сильно боюсь.
– Как вам начало года? Мне одному кажется, что без мрачного папаши Бойки как-то спокойнее? – припоминает Фильфиневич бывшего ректора и, собственно, основателя и владельца всего академгородка.
– Боже, ну какой же придурок… – ругается неожиданно Лия. – О покойном либо хорошо, либо никак.
– Это тебе твоя чокнутая бабка сказала? – парирует парень столь же резко.
И потом… Они смотрят друг на друга так, словно готовы ввязаться в драку.
– Ты так бесишься только потому, что не нравишься ей?! Говорил же, что тебе похрен!
– Так и похрен!
– Так и да! Ага, ага…
– Иди, причешись, ведьма.
Я охаю. Но Лия не сдается. Ехидно смеется, будто его замечание ее совсем не трогают.
– Чтоб стать похожей на тебя, сахарный мальчик? Ну, уж нет! Лучше смерть!
Отошедшие от шока ребята взрывают воздух хохотом.
– Скорей бы! – выдает тем временем Фильфиневич.
Я его таким злым еще никогда не видела.
– Господи, Дима… Не надо так, – не выдерживаю и вмешиваюсь я.
Не понимаю, почему остальные молчат.
– Ой, да пусть болтает! Я на него вообще куклу вуду сделала. Перед сном обряды провожу.
– Что ты сказала? Какую куклу?
– Филя, ша, – тормозит его Чарушин.
Приобняв за плечи, удерживает на месте, тогда как тот уже готов был ринуться к Лии. В этот же миг наши с Артемом взгляды пересекаются, и внутри его глаз появляется что-то новое. Не такое агрессивное, как то, что он выдавал прежде. Нечто чувственное, ласковое, почти нежное… И как мне не отзываться? В груди все тотчас сжимается и рассыпается искрами.
Жаль только, все слишком быстро обрывается. Чарушин отводит взгляд, а в следующий раз таким холодом пробивает, что вздрагиваю.
– Погнали. Охладимся, – громко агитирует Тоха, перетягивая внимание на себя.
– Фильфиневич боится мочить волосы, – продолжает издеваться моя подруга. – Ах, ах, ах! После соленой морской воды никакой кератин не спасет шевелюру льва!
Благо на эту реплику Дима уже особо не реагирует. Лишь окатывает Лию злостью и с разбегу слетает с пирса.
– Ты не расстроилась? – интересуюсь участливо.
– Еще чего!
Я киваю. Тихонько вздыхаю и смотрю на Чарушина. Он тоже собирается прыгать. Ловит мой взгляд и замирает у края. Не понимаю, что горит в его глазах. Не осознаю даже, что сама выдаю.
Снова толчок внутри, как извержение вулкана… И я иду к Артему.
Не разрываю зрительного контакта, пока не встаю прямо перед ним. Нащупываю его руки, прижимаю ладонями к своему животу и всем телом к нему прислоняюсь.
– Хочу с тобой, – выговариваю, сама себе не веря.
В сознании вспышки ужаса проносятся. Но в груди ведь все трепещет.
– Вдыхай, – хрипит Чарушин, притискивая меня еще крепче.
И мы прыгаем.
16
Вхолостую не перегорит.
© Лиза Богданова
Как я и предполагала, ночью нырять в море еще трэшовее. В тот момент, когда нас с Чарушиным поглощает темнота, паника во мне достигает таких пределов, что, кажется, сердцу суждено разорваться. Одуряющей инъекцией впрыскивается в кровь адреналин и еще какая-то безумная, будто наркотическая, гормональная смесь.
Я под кайфом.
Мне от этого страшно до ужаса. И до восторга хорошо.
Едва оказываемся друг к другу лицами, сама Артема ногами обхватываю. Он меня прижимает. Чувствую его ладони на ягодицах, пояснице, спине – склеиваемся.
Задерживаемся на глубине, не сразу устремляемся на поверхность.
В висках бешено стучит пульс. В груди грохочет сердце. Но я убеждаю себя доверять Чарушину.
Даже когда в легких возникает дефицит кислорода. Даже когда удары сердца рисуют совсем нездоровый ритм. Даже когда каждая существующая в моем организме нервная клетка начинает сокращаться, экстренным путем делиться и сгорать.
Скорее отключусь, чем начну биться в истерике. Однако Чарушин и тут опережает. Чутко улавливает порог моей выдержки и выносит нас на поверхность.
Я так резко и громко вдыхаю, что в груди больно становится. Из глаз отчего-то выкатываются слезы. Хорошо, что помимо них по лицу стекает вода. Запрокидываю голову и моргаю, пока сияющие над нами звезды не набирают яркости и четкости.
Дыхание продолжает срываться, словно я не полминуты под водой находилась, а бежала спринтерский марафон. Кажется, никогда не смогу отдышаться и выровнять эту функции. Рву все пределы – частоту, громкость, резкость.
