– Что вы тут расселись, как старперы? – выдает он вроде как весело, обращаясь к своим друзьям. – Вставайте! Погнали к морю!
– Бля, Чара… Ты не можешь нормально прийти…
– Давайте, давайте… На пенсии насидитесь!
Больше не смотрит на меня. И кажется в этот момент точно таким же, как раньше – свободным, беззаботным, счастливым.
– А как же пицца? – беспокоится Соня.
– А что пицца? С собой забираем, – заявляет Артем. – У меня в багажнике как раз ящик холодного пива.
– Я без купальника!
– Мы все без купальников!
– Пофиг, пляшем! – подрывается из-за стола Шатохин.
А за ним и вся толпа срывается. И как-то так быстро все высыпают на улицу, я и опомниться не успеваю. Пока нахожу свой телефон и сумку, в доме остаемся только мы с Чарушиным.
– В мою машину садись, – выписывает очередной приказ, когда я пытаюсь пройти мимо него в прихожую.
– Почему это? – огрызаюсь машинально.
– Потому.
15
Хочу с тобой...
© Лиза Богданова
В дороге Чарушин молчит. Не понимаю, зачем ему понадобилось, чтобы я ехала в его машине, если он делает вид, что меня нет. Может, надо было отказаться? А может, это какая-то проверка? Может, я должна начать разговор? Да, наверное. Но… Как? Мне на ум ничего не приходит. А даже если бы и пришло, я так волнуюсь, что без дрожи в голосе больше двух слов не выговорю.
Раньше Артем всегда выступал инициатором. В любой ситуации. И мне это очень нравилось. Только на нем наши отношения и держались. А сейчас… Все это ему больше не нужно.
Отчего-то и посмотреть на него боюсь. Робко вожу взглядом по панели автомобиля – зацепиться не за что. Пока, наконец, не решаюсь, взять в фокус сжимающие руль руки. Вот на них надолго подвисаю. Удивляюсь тому факту, что даже его ладони кажутся мне родными.
Глубоко и чересчур громко вдыхаю. Веду взглядом дальше. Сердце грудь распирает, когда стопорюсь на лице Чарушина.
Молчаливый. Суровый. Пугающий. И все равно безумно красивый.
«Ты все еще моя…»
В моем рту так сухо, что и сглотнуть не получается. А в горле ведь собрался ком. Кажется, еще немного, и полностью дыхание мне перекроет. Именно поэтому я с этой функцией ускоряюсь – пытаюсь надышаться и захватить какой-то запас. И плевать на то, что процесс становится слышимым. Сейчас мое волнение не ощущается чем-то постыдным.
– Ты не звонил… – начинаю несмело.
Оставляю фразу оборванной, в надежде, что Артем продолжит.
И он продолжает. Только совсем не так, как мне бы хотелось.
– А должен был? – выдает таким тоном, будто ему и говорить со мной лень.
Взглядом же, который неожиданно на меня направляет, буквально припечатывает.
– Не то чтобы должен… – не знаю, где нахожу силы, чтобы выражать дальше свои мысли. – Но я ждала.
Чарушин резко стискивает челюсти. Сглатывает – улавливаю дерганое движение кадыка. Поджимая губы, яростно втягивает носом воздух. Шумно выдыхает, уже глядя на дорогу.
Меня разбивает дрожь, а следом за ней разливается острый жар. Ведь я успела уловить в его глазах мощнейшую вспышку эмоций.
Что это было?
– Не стоило, – высекает Чарушин жестко.
– Почему? – выпаливаю почти сразу за ним.
На этот раз он не отвечает. Только таким взглядом пронизывает, что мне приходится малодушно опустить веки.
Пытаюсь отдышаться. Но не потому, что рассчитываю подавить какие-то реакции. Артем их в любом случае все считывает.
Пусть видит. Пусть знает. Пусть понимает.
А я стараюсь совладать с собой только для того, чтобы иметь силы продолжить разговор.
– Так ты был занят? Почти неделя прошла.
Смотрю на него и замечаю блеснувшее в глазах удивление. Однако пару секунд спустя он его, конечно же, топит раздражением.
– И что? – голос становится ниже, прорезаются хриплые будоражащие меня нотки.
– Я думала, мы начнем как-то общаться… – тарахчу, практически не дыша.
– Общаться мы не будем, – и снова от его тона, даже не от слов, мороз по коже бежит. – Не звонил, потому что не хотел. Такой ответ тебя устроит?
Поджимая и прикусывая губы, бурно вентилирую носом воздух. Грудь так высоко вздымается, что в какой-то момент даже дискомфорт от этого возникает. Ребра то распирает до боли, то, напротив, столь же мучительно сдавливает.
Зачем ему я? Зачем это все?
У него полным полно тех, с кем можно заниматься сексом. Как бы неприятно мне ни было, я это признаю. Но он ведь хочет именно меня. Я же правильно понимаю? Как мне к этому относиться?
Пытаюсь не реагировать на вызов, который Чарушин бросает мне каждым своим взглядом, каждым своим словом, каждым своим прикосновением. Я не невинна, его же стараниями. Но та степень порока, которую он сейчас выдает, все еще остается для меня неизведанной. Это пугает. И… волнует, конечно.
Заглушив двигатель, Артем без промедления покидает салон. Я тоже задерживаться не собираюсь. Уже открываю дверь, когда вдруг, мазнув взглядом, замечаю висящую на зеркале заднего вида ту самую подвеску из амулетов, которую когда-то мастерила Чарушину на день рождения.
Застываю, потому что к настоящему волнению примешиваются трепетные воспоминания. Меня затапливает – такими неудержимыми эмоциями, такими сумасшедшими чувствами, такой бешеной любовью… Я попросту готова разрыдаться.
Артем явно не планировал в широком жесте распахивать мою дверь. Я видела, как он сразу же ушел к задней части машины. Открывал багажник. Видимо, пиво и еще какие-то вещи доставал. Возможно, планировал идти прямиком к галдящим на пирсе ребятам. Но моя заминка заставляет его вернуться, дернуть дверь с моей стороны и, уже привычно, грубо бросить:
– Выходи.
Я вздрагиваю и, вырываясь из оцепенения, в порыве бьющих фонтанами эмоций протягиваю руки и влетаю в объятия никак не ожидавшего подобного Чарушина.
Он ловит меня машинально. Я же притискиваюсь сознательно.
Прикрывая глаза, жмусь к нему лицом и тянусь губами к жестковатому подбородку. Жадно и громко втягиваю родной запах. Пытаюсь подняться выше, но ладонь Артема ложится мне на шею и отталкивает.
Голова кружится. Я с трудом поднимаю веки. Поднимаю только для того, чтобы встретиться с пылающей бездной Чарушина.
– Целоваться мы больше не будем, – чеканит он ледяным тоном.
Это заявление меня, конечно же, удивляет и ранит. Особенно сейчас, когда я сама захлебываюсь своими безответными чувствами.
– Почему?
К чертям смущение, гордость и прочую чушь. Я хочу знать причину, по которой он не желает меня целовать.
– Что опять за вопросы? – злится Артем, ожидаемо. – Потому что я, блядь, так решил.
«Ты же уже сосала мой член, охотно глотала мою сперму и была от этого, блядь, счастлива…»
Никакой стыд меня не остановит. Я должна понять!
– Это… Это из-за того, что ты делал с моим ртом? Тебе противно?
Столь очевидного удивления на лице Чарушина я еще не видела. После разлуки уж точно. Мое предположение явно его ошарашивает. Мгновение он смотрит на меня, вообще не мигая, а после делает это как-то чересчур заторможенно. Натужно вдыхает и совершает несколько попыток, чтобы прочистить горло.
– Нет. Дело не в этом, – выдает, наконец. Выдыхает так же надсадно. – Блядь, конечно, не в этом.
Я не знаю: радоваться мне, или все же не стоит...
В груди все дрожит, будто утратило целостность и биологическую привязку. Разбросало по периметру, как после взрыва бомбы. И как собрать обратно – я не знаю.
Поэтому, наплевав на какие-либо границы, продолжаю допытываться.
– В чем же тогда? Скажи…
Чарушин матерится, раздраженно вздыхает и, заводя взгляд куда-то выше моей головы, сипловатым голосом сообщает:
– Просто я понял, что поцелуи – это когда про любовь. Не про нас.
Горячие пальцы на моей шее слегка сжимаются. Затяжной миг. И Артем, так больше и не взглянув, отталкивает меня в сторону. Подхватывая ящик с пивом, он идет к пирсу, где уже вовсю веселятся его друзья.