Цепляюсь за плечи Артема и, наконец, решаюсь взглянуть ему в глаза. Он будто ждал – смотрел на меня до этого. Едва наши взгляды сливаются, толкается своей огромной эрекцией мне между ног. Там тотчас собирается жар и возникает пульсация. А внизу живота затягивается столь болезненное напряжение, что тихо и неподвижно его выдерживаться не представляется возможным. Острейший прилив желания вынуждает меня со сдавленным скулением заерзать на его плоти.
Артем вздрагивает и издает какой-то короткий хриплый звук.
– Ебать…
Мои щеки вспыхивают. Но, по правде, это грязное ругательство из уст Чарушина не вызывает неприятия. Напротив, оно меня самым постыдным образом распаляет.
Смотрю на него и пылаю. Столько огня в темных колодцах глаз. Вхолостую не перегорит.
«Целоваться мы больше не будем…»
Он может не целовать, а я его буду. Прижимаюсь губами к шее. Покрываю мокрую кожу лихорадочными поцелуями, слизываю с нее влагу, сминаю и легонько всасываю.
Чарушин выдает очередную порцию мата и начинает плыть. Однако увлекает он нас не к лестнице, а под пирс. Несмотря на темноту, он, определенно, прекрасно здесь ориентируется. Подтягивает меня к опоре и, приподнимая, шмякает задницей на скрытый водой бетонный выступ.
– Хочу тебя трахать, – выдыхает сипло и отрывисто мне в шею.
Кусается. От неожиданности и легкой боли вскрикиваю. Но он не останавливается. Продолжает пировать, не забывая после каждого укуса зализывать причиненный вред. Мои поцелуи против его – детские шалости. Чарушин столько страсти выдает, стремительно доводит до крайней степени возбуждения. Именно от этого дыхание сейчас срывается, и разбивается о ребра сердце.
– Подожди… О, Боже, подожди…
– Сколько можно ждать? Хватит. Хочу тебя… Хочу тебя… – повторяет, словно одержимый, несколько раз. – Хочу тебя… Еб-а-а-ть… Как сильно я тебя хочу… Люто.
Господи… Последнее слово будто пароль из нашего прошлого. Влетает в душу и открывает какой-то ларчик.
– Артем… – все, что успеваю простонать, прежде чем он дергает мои трусы в сторону. Трогает там, у меня в глазах темнеет. Первым звуком выходит бессвязный хрип. Судорожно вдыхаю и громко прочищаю саднящее горло. – Нет-нет… Перестань… Не так…
– Ты мокрая… И это, блядь, не вода…
Да, конечно, черт возьми, не вода. Воду он бы не смог размазывать.
Хлестко. Небрежно. Сердито.
Чтобы сразу после этого притиснуться голым членом. Царапнув его ногтями, лихорадочно подскакиваю над уровнем воды. Хорошо, что удалось нащупать ступнями еще какой-то выступ.
– Что тебе не так? – шипит Чарушин.
Ловит мои бедра ладонями. Больно стискивает ягодицы. Но опускаться обратно не заставляет.
– Без презерватива я не буду, – сообщаю, не прекращая дрожать.
С таким отношением никак не должна. Вот только второй раз отказаться от Чарушина еще сложнее, чем в первый. Да, из-за его грубости, на фоне агрессивного кипения своих собственных эмоций, порываюсь разрыдаться. Не знаю, каким чудом сдерживаюсь. Но я напоминаю себе, что если хочу снова заполучить Чарушина, надо терпеть. Когда-нибудь мне обязательно удастся пробиться сквозь наращенную им броню. Какие-то чувства у него еще остаются. Надо лишь докопаться. Надо.
В тусклом свете луны выражение его лица не изучить. Все вокруг кажется черно-белым, и мы с Чарушиным тоже. Замечаю лишь то, как дергаются его мускулы и жестко сжимаются челюсти. Взгляд же даже в полумраке режет, будто неоновый лазер.
– Без презерватива не будешь? Давно такая умная?
Больно бьет этот вопрос. В прошлом мы не предохранялись. И даже разговоров об этом не вели. Оба знаем, чем закончилось.
– С тех самых пор, – выдавливаю, только чтобы не оставлять без ответа.
– Ясно, – высекает Артем. – Все ясно, – голос его при этом ломается и на последнем слоге садится. Четко слышу. И меня перебивает ледяная дрожь. – Молодец.
Из-за интонаций воспринимать его слова как похвалу невозможно. Я начинаю трястись сильнее. Неловко поправляю белье и пытаюсь одернуть платье, но его ладони мешают это сделать.
– Давай выбираться, пожалуйста, – шепчу едва слышно. – Я замерзла.
Чарушин ничего не говорит. Отпускает меня, чтобы заправить в боксеры член. А потом просто сдергивает в воду и помогает добраться до лестницы.
На суше мне становится еще холоднее.
– Может, у тебя в машине есть какое-то полотенце? – рискую в очередной раз обратиться за помощью.
На пляже освещение обширное. Больше не спрятаться. Приходится смотреть в глаза. Артем выглядит мрачно, но прям бушующей ярости я не улавливаю. Стискивая челюсти, он ненадолго отводит взгляд, чтобы посмотреть на продолжающих веселиться на пирсе ребят.
Тяжело вздыхает.
– В дом пойдем, – выдает, наконец.
Тут же направляется к своему заднему двору. Оборачивается, когда понимает, что я не двигаюсь.
– Идешь?
Даже одно это вопросительное слово звучит грубо. Типа, если не хочешь, вали к черту.
Иду, конечно. Сердце с каждым шагом ускоряется. Обратно ведь раньше утра уже не выйду. Не выпустит. Осознаю это. Осознаю и иду.
Едва попадаем в дом, закрывает входную дверь на внутренний замок. Ловлю его взгляд и заливаюсь жаром.
Мы одни… Господи, мы совсем одни… Как раньше… Как в прошлом…
– Полотенца найдешь в шкафу, – сухо указывает направление. – Вымойся нормально. Голову тоже. От твоих духов тошнит.
«Так не нюхай!», – хочется крикнуть в ответ.
Но Чарушин уже скрывается за дверью второй ванной. Смахивая навернувшиеся было слезы, спешу в выделенную мне душевую.
Мокрое платье слазит вместе с бельем. Бросаю все это в стиральную машину и запускаю быстрый режим. Делаю то, что мне велели: выбираю гель с наиболее выразительным запахом и не меньше трех раз прохожу все тело мочалкой. Волосы в столько же подходов ароматным шампунем намыливаю. После еще стою под струями горячей воды.
Вытираюсь. В одно полотенце закручиваю волосы, а второе – самое огромное – оборачиваю вокруг груди.
Артема искать не приходится. Выхожу и застаю его в гостиной. Он, в отличие от меня, оказывается одетым. Я даже теряюсь. Больше не хочет? Почему? Что не так?
Господи… Сейчас он скажет, чтобы я уходила, а я уже платье стираю и планирую тут ночевать. Стыдоба!
В порыве самобичевания упускаю момент, когда он подходит.
– Я… – собираюсь попросить какую-то одежду, чтобы убраться, не дожидаясь, когда прогонят.
Но Чарушин не дает договорить. Сдергивает с меня полотенце, разворачивает и, подталкивая к стеклянному столу, демонстративно бросает на него ленту из пяти презервативов.
Я заторможенно моргаю. Рвано вздыхаю. Сглатываю, чтобы хоть как-то унять возникший в ушах звон.
– Наклонись и упрись ладонями.
Мое сознание дает сбой.
17
Рассвет посреди темной ночи.
© Артем Чарушин
Чувствую себя как заглушенный препаратами псих. И они, походу, завязывают тащить моих демонов. За грудиной назревает масштабный бунт – слабо, но назойливо и неотступно пульсирует.
Я на грани катастрофического срыва.
По-хорошему бы – отпустить Богданову домой, отстреляться вручную и поймать утраченный дзен, завтра с ней продолжить… Только вот я, блядь, оказываюсь не способным дать бой своей похоти.
Зазываю Дикарку в дом.
Толку от ледяного душа ноль. Но это хоть позволяет оправдать пробивающий тело тремор. Ни хрена это не нервное, и не сексуальное возбуждение, просто замерз. В попытках скрыть слишком обличительные реакции организма, пялю на перекачанное бурлящей энергией тело спортивный костюм.
«Нагну, член достану и тупо трахну», – вырабатываю план.
Никак поцелуев. Никаких касаний. Никаких чувств.
Чтоб улететь, мне хватит лишь вмочить. Но я, безусловно, буду держаться и… Все получится. Должно получиться. Это ведь, сука, просто секс. Сколько у меня его было? Тоже мне сложнейший пилотаж. Даже если Богданова и остается вышкой, у меня, мать вашу, пробег. И похрен, что с ней топить приходится на ручнике.
