этих угроз, не придётся прятаться, и можно будет спокойно жить… если позволят жить.
— Я готова, — голос не слушается меня и очень хочется пить. Сглатываю, пытаюсь смочить его хотя бы слюной, но во рту пустыня. — Можно… можно воды?
— Всё, что пожелает принцесса, — снова этот полный издёвки голос, но мужчина уходит, чтобы через пару минут вернуться с бутылкой воды.
Её совсем немного, и мужчина резко подносит бутылку к моим губам, наклоняет вперёд, и я едва не давлюсь водой. Похоже, это своеобразная месть, но я жадно пью и уже ни о чём другом думать не могу.
— Э нет, сначала дело, потом уже все удовольствия мира.
Свет становится ярче: мне в лицо направляют лампу. Щурюсь, теряю фокус, и веки немилосердно печёт. Моргаю, из уголков глаз текут злые слёзы, и я пытаюсь стереть их плечом, но только размазываю влажную соль по лицу.
Мужчина, возомнивший себя великим оператором, отходит, громыхая ботинками, пододвигает штатив с камерой ближе, заглядывает в объектив. Что-то бормочет, сам с собой разговаривает, а я пытаюсь сделать всё, чтобы не помнить его лица. На меня наваливается тупая апатия. Хочется лишь свернуться клубком и никуда никогда не выходить, но раздаётся тихое жужжание и монотонные щелчки.
Тимур, пожалуйста, найди меня. Умоляю.
— Всё-таки такая миленькая девочка, — говорит похититель и выравнивается. — Итак, лирику в сторону. Сейчас смотришь в объектив, говоришь несколько жалобных фраз о том, что тебе очень больно, плохо, тебя держат в заложниках непонятные страшные люди. И обязательно добавь, что папуле просто необходимо снять свою кандидатуру с выборов, чтобы всё у всех снова было хорошо. Уяснила? Вроде бы ничего очень сложного даже для блондинки.
Урод.
Лампочка на камере зажигается, мужчина даёт отмашку, но слова не идут. Я пытаюсь хоть что-то сформулировать, но мысли путаются, а мужчина теряет терпение.
Я не хочу умирать. Хочу жить с Тимуром и быть счастливой. Чтобы у папы всё было хорошо и никаких политических игрищ. Господи, пожалуйста! Я обещаю, что всегда буду хорошей, никого никогда больше не обижу. Только верни мне мою жизнь, пожалуйста.
Откашливаюсь, щурюсь от слишком яркого света и, закусив губу, пусть с трудом и паузами, но говорю всё, о чём меня просили. Мир перед глазами плывёт, теряет очертания — я плачу.
Где-то в сердце теплится надежда, но всё обойдётся. Она очень слабая и робкая, почти задушенная ужасом, призрачная и невесомая, но яркая, точно колибри. Держусь за её крошечное крылышко и на истерическом нерве заканчиваю речь.
А когда камера выключается, меня уносит волной страха и отчаяния.
Я теряю сознание.
“Надо от неё избавляться”.
Эта фраза заставляет очнуться. Я лежу на чём-то мягком, но это не постель, жмурюсь, считая про себя до десяти. Потом в обратную сторону, пока люди спорят о том, пригожусь ли я им, а один из них орёт, что в тюрьму точно не пойдёт. Не из-за Протасовской сучки. Они так не договаривались, им за это не платили и ещё что-то такое же дикое и безумное.
Моя жизнь совсем ничего не стоит — я всего лишь инструмент в играх больших мальчиков, рычаг давления, способ добиться желаемого. Функция.
Конечно, меня проще прибить, как таракана — хлоп газетой и никаких проблем. Видео они записали, отец теперь наверняка сделает всё, что они попросят, какой от меня толк? Ну, может быть, изнасилуют на дорожку и прощай, Элла, ты была хорошим человеком, мы будем иногда вспоминать о тебе.
Голоса удаляются, и я рискую приоткрыть один глаз, потом второй, но вижу только пол. Осторожно шевелюсь, шиплю от боли, но вроде бы живая, тело пусть и потрёпанное, но целое.
Я всё в той же комнате, свет горит ярко. Камера выключена, но на тумбе у дальней стены стоит то, от чего на мгновение снова жмурюсь. Этого не может быть, эти люди не могут быть такими тупыми. Так не бывает! Но нет же, сколько не моргай, но ноутбук никуда не исчезает. Вон он, родименький. Экран потух, но лампочка сбоку горит и мигает — значит, работает.
Это риск, но вдруг всё получится? Вдруг получится связаться с Тимуром? Он же умный, он сможет как-то найти меня.
И пусть я ничего не знаю о месте, в котором нахожусь, но попробую. Мой телефон забрал похититель — наверняка, выбросил где-то подальше, потому старый ноутбук с поцарапанным экраном — мой единственный шанс. Я просто должна попытаться.
Группируюсь, перекатываюсь на живот и подтягиваюсь на руках. Ползу в сторону ноута, стараясь не обращать внимания на ноющую боль во всём теле. Комнатка маленькая, мне всего-то нужна минутка. Всего одна минутка. Пока люди за стеной орут и спорят, пока решают, каким способом меня лучше устранить и когда это сделать, я рискну.
До цели всего несколько метров. Поднимаюсь на ноги, в ушах звон, крики становятся громче. Что происходит? Что?! Топот чьих-то ног приближается в тот момент, когда я лихорадочно жму на все кнопки, пытаясь оживить пыхтящий и рычащий аппарат. От моих попыток привести его в чувства, ноутбук яростно жужжит, тарахтит чем-то в своих недрах, экран загорается, тухнет и решает, что именно в этот момент ему нужно перегрузить квёлый мозг.
Зараза! Впрочем, всё действительно не могло быть настолько просто. Кто в своём уме оставит в одной комнате с жертвой ноут? Судьба не бывает такой щедрой — видимо, я исчерпала свой лимит милостей.
Даже моё упорство бессильно, но дверь уже срывается с петель, а я понимаю, что именно в этот момент мне наступил полный и безоговорочный конец. Потому что страшный человек вернулся, он видит меня на месте преступления. После такого не выживают, я совершила очередную ошибку.
Мне не нужно смотреть на него, чтобы понимать — не сдобровать. Приплыла ты, Элла Протасова, к своему последнему берегу. Я замираю, завожу руки за спину и переплетаю пальцы. Шаги в мою сторону, они всё ближе. Крепко жмурюсь, снова пытаюсь поверить, что всё это — глупый кошмар. Не хочу смотреть на того, кто пришёл меня убивать, не буду.
Сильные руки хватают меня, грубо оттаскивают в сторону, а в нос бьёт аромат крови. Мои глаза всё так же крепко закрыты, я молюсь всем богам, чтобы страшный человек нашёл в себе благородство открутить мою голову быстро и без особых мучений. Слёзы брызжут, как у гротескного клоуна, когда меня грубо и нетерпеливо
