и скрутил, сжав в объятиях, запустил пальцы левой руки в густые волосы, сжав у корней, дернул так, что ее хрупкая шейка оказалась совсем беззащитной и куснул хорошенько, сжал зубы, оставив след.
— Воняешь. Клубом. Другим мужиком. Живо домой. Мыться. Пока я тебя здесь не пришиб, — сказал тихо, встряхнул. — Поняла?
Закивала быстро-быстро.
— Нет, ни хера не поняла. Я сам сделаю тебя чистой. Сам. И, когда я закончу, ты будешь пахнуть только мной.
— Леонид, я…
Прежде чем она успела договорить, я обхватил ее личико, сжал большим пальцем под подбородком, а указательный и средний пальцы сунул ей в рот, нажав на корень языка.
Горячий, славный ротик…
По венам заструился кипяток.
От удивления глаза Ясмин распахнулись. Надавил чуть сильнее.
— Рот на замок. Ни звука без моего разрешения.
***
Потом она тихо села в машину, как прилежная ученица, и мы ехали молча.
Домой.
— Раздевайся, — кинул ей у порога.
— Здесь?!
— Здесь. Дальше ты и шагу не ступишь в этом провонявшем тряпье. Все снимай… Все.
— И трусики?
— Что непонятного в слове “все”? — выгнул бровь.
Леонид
Ясмин распустила волосы, будто надеялась скрыться от меня под водопадом темных волос.
Шелковистый, струящийся волос мерцал.
Грудь скрыла, но подтянутую, крепкую, небольшую попку не скрыла, как и аккуратный, нежный треугольник абсолютно гладкой кожи между ножек.
Кажется, я хотел знать, какая она там. Запрещал себе даже думать.
Теперь застыл, разглядывая ее кожу… Блять, залип там взглядом, ныряя глубже, дальше, больше.
Сам не понял, как шагнул и вдавил в стену тонкой спиной, прижав лопатками.
Колено вклинилось между бедер, опытно растолкав их в стороны.
— Что ты…
Ясмин пискнула, когда мои пальцы толкнулись к ее щелке быстрее, чем разум сказал “Не стоит” и тормознул бы меня.
Поздно.
Теперь только пировать, смаковать, пробовать…
Аккуратный, сладкий клитор, продолговатые губки, как скромные лепестки. Ох ты ж… Двух одинаковых щелок не бывает. И у моей девочки была роскошная, стыдливо прикрытая лепестками. Так и хотелось ее раскрыть, разворотить хорошенько…
— Проверяю, текла ли ты… У кого-то здесь сухо. Почему так сухо, Ясмин?
— Все и так ясно.
— Ответ неверный.
Я вдавил пальцы поглубже.
— Хочешь, я насухо тебя от целки избавлю? Хочешь?
— Что? Нет! Нет же!
— Тогда не дерзи, — оборвал. — Отвечай на мои вопросы. Подумай хорошо, прежде чем ответить. Сколько ты с этим ебланом терлась? И ни одного следа влаги! Зато сейчас дрожать начала… Когда вот здесь тебя трогаю…
Надавил на клитор пальцами, понежив его. Ясмин выдохнула и задрожала.
— Потому что… он не ты.
— Дальше, — потребовал я. — Он не я. И?
— Разве есть продолжение? — пролепетала.
— Ты мне скажи. Чувствую, есть.
Щелкнул пальцами по напряженной плоти.
Ясмин дернула бедрами и охнула протяжно, когда я сдавил сладкий комочек между подушечками пальцев, начав растирать его неспешно.
— Я слушаю. Слушаю твои раскаяния и извинения, — придвинул ухо к ее ротику. — Тшш… Ничего не слышу.
— Прости.
Ее губы задели мое ухо, обдав его кипятком. Будто лава скользнула по венам, сосредоточившись на конце окаменевшего члена.
— Продолжай!
Я отодвинулся, чтобы не пропустить ни одной эмоции.
— И учти, моя маленькая актриса, я всегда знаю, когда ты играешь. Всегда. Твои слова должны быть искренними.
— Они могут тебе не понравиться.
— И я разберусь с этим, пойму, что делать, когда услышу.
— Ничего не было.
— Совсем ничего? Или ты пыталась его завести, довести…
— И… И себя тоже, — призналась и покраснела.
— Как?
— Мне стыдно, — опустила вниз лицо.
Я нырнул под него, ткнув лбом вверх.
— Смотри мне в лицо, когда говоришь. В глаза…
— Ты меня расстроил. Очень сильно расстроил, обозвав шлюхой. Я подумала, что если тебе от меня ничего не нужно, то какая разница, кому это достанется. Разве не так?
— И?
— Если не ты, то нет никакой разницы. И поначалу все шло так легко, меня несло. Буквально, несло. Разговор, флирт, коктейль, танцы. Потом…
— Потом ты перешла к основному? — подтолкнул немного к более откровенному рассказу.
— Да. И все плохо. Так плохо. Ужасно.
— Детали.
— Его запах. Он пахнет потом. Таким кислым потом, — скривилась. — Ты тоже пахнешь потом. Но иначе. Мускусом, перцем, пряностями. Не знаю, чем. Мне нравится, как ты пахнешь. Я всегда… Всегда нюхаю твои рубашки, прежде чем отправить их в стирку! — заполыхала, как костер. — Иногда даже надеваю недолго. А потом…
— Стоп. На тебе есть белье?
— Что? — заморгала влажными от слез ресницами.
— Ты, негодяйка, призналась, что тайком носишь мои грязные рубашки.
— Просто надеваю! Недолго!
— И как ты это делаешь? На тебе в этот момент есть белье?
— Есть. Даже одежда. Это просто… Не знаю. Как взять без спроса, увидеть в зеркало и устыдиться.
— Вот тебе первое маленькое распоряжение, ягненок. В следующий раз, когда возьмешь из корзины с грязным бельем мою рубашку, я хочу, чтобы на тебе не было белья. Вообще. Я просто хочу знать, что ты делаешь именно так.
Она коротко вздохнула через стиснутые зубы.
— Ты меня поняла?
— Да. А мне нужно рассказать тебе?
— Говорить мне об этом? — улыбнулся ей. — Только если спрошу.
— Завтра?
— Я не скажу. Может быть, спрошу тебя об этом завтра. Может быть, через неделю. Может быть, не задам этот вопрос в течение года. Но ты должна делать и ждать. И… если вдруг я захочу узнать, ты в красках распишешь мне каждую свою эмоцию. Впитывай их в себя…
— Х-х-хорошо…
— Дальше, — напомнил о теме. — Ты терлась об это тупое ничтожество.
— Мне стыдно!
Я сдавил ее щеки.
— Я не спрашиваю, стыдно тебе или нет. Я спросил, как ты это сделала и почему не довела до конца, почему рядом со смазливым пареньком и под алко твоя щелочка не выдавила из себя ни одной скупой капельки влаги?
— Он не ты. Не ты! — повысила голос. — Мне было противно. Мерзко. Когда все двинулось в сторону активных действий, становилось все гаже и гаже. Я заставляла себя терпеть и… И даже пыталась представить тебя на его месте. Это
