Я живу в его доме и сплю в его спальне. Хотя он старался держать меня на расстоянии, я каким-то образом вошла в его мир. Но я по-прежнему ничего о нём не знаю.
«А мне хотелось бы узнать его».
От такой безумной мысли у меня вздрагивают пальцы. Этот человек похитил меня. Я не хочу и не должна знать, кто он такой; мне просто нужно сбежать от него.
И как можно быстрее.
Как только заканчиваю перевязку, поднимаю голову. Наши взгляды встречаются, и моё сердце пропускает удар. Он смотрел на меня всё это время: не на мои руки, двигающиеся по его коже, не на тщательность, с которой я перевязывала его руку.
Он смотрел на меня.
Ощущаю, как под футболкой твердеют соски.
Я собираюсь отстраниться, когда он говорит.
— Птичка, я плохой человек. — Голос низкий. Я чувствую, как от звука покалывает кожу, будто он прикасается ко мне. — Я полон теней и мыслей, настолько грязных, что они могут помутить твой разум, но поверь мне: я никогда — никогда — не сделаю с тобой того, что сделал тот мужчина, который увёз тебя в лес.
Бинт выпадает из моих рук.
Я смотрю на него в шоке.
Я никому не рассказывала о том, что произошло со мной в ночь смерти родителей. Я даже отказалась от посещения психолога, опасаясь, что она узнает правду. Из всех людей, которые могли об этом узнать, мой похититель, безусловно, самый неправильный.
Он поднимает руку.
Невесомо проводит по моему лицу, губам.
Его палец обжигает, касаясь кожи.
Он видел меня обнажённой, но я никогда не чувствовала себя такой.
«А сейчас да».
Быстро, как и прикоснулась, его рука покидает меня.
Он встаёт. Если раньше, стоя перед ним на коленях, я чувствовала себя маленькой, то теперь, когда он возвышается надо мной, ощущаю себя крошечной. Он склоняет голову набок, пристально вглядываясь в меня.
— Мои глаза видят тебя, Птичка.
В глубине души я знаю, что это правда.
Несмотря на то что между нами приличное расстояние, я чувствую, как его пальцы царапают мои щёки.
Его голос шепчет внутри меня успокаивая.
— Иногда я могу быть жёстким, иногда пугающим. Но я никогда не сделаю ничего против твоей воли.
— Даже не убьёшь меня?
Он отводит взгляд и поворачивается ко мне спиной. Бросает на диван одеяло, затем расстёгивает ремень и вытаскивает из петель.
— Иди спать, малявка.
Я не двигаюсь. Просто стою на месте. Смотрю на него. Он снимает брюки и боксеры. Я уже видела несколько обнажённых мужчин, но видеть его, когда огонь пляшет на коже, делая живыми татуировки и раны, — это совсем другое. Во мне разжигается совершенно новое желание.
Опасное.
Он обхватывает твёрдый член, ради чистого удовольствия спровоцировать меня, и я поворачиваюсь к нему спиной, убегая в свою комнату.
«Нет, не в свою. В его», — напоминаю себе.
В шкафу его одежда. На простынях его аромат. Тени, что бродят по его телу, приютились между половицами. Мне не нравится ни то, как бьётся сердце, ни удушающий жар, разъедающий тело.
У меня не получается избавиться от его образа, как он ласкает себя перед камином. Может быть, это моя фантазия, но, мне кажется, я слышу его стон. Тяжёлое дыхание.
Я подхожу к кровати, намереваясь спрятаться под простынями, но вдруг понимаю, что на покрывале что-то лежит. Моя папка для рисования.
«Я готов дать тебе то, что ты ценишь, но взамен хочу, чтобы ты дала мне обещание».
Поморщившись, подношу руку к горлу.
«Что за обещание?
Ты не будешь пытаться с кем-нибудь связаться или убежать».
Моё искусство — это то, что мне дороже всего, единственное, что может спасти меня от безумия. Забрать папку — означает не только вернуть себе часть меня, в которой я очень нуждаюсь, но и показать готовность подчиниться правилам, которые он установил.
«Делать то, что он говорит.
Не убегать».
Я кладу папку на колени со смесью беспокойства и облегчения. Прежде чем открыть, провожу по картону пальцами. Из всех моих набросков остался только один: тот, на котором изображён мужчина, стоящий на коленях перед полуобнажённой женщиной.
Мысль о том, что он это видел, бьёт прямо в живот. Догадывается ли он, что я сделала это, думая о нём? Понимает ли он, что смотреть на него — всё равно что заглядывать в самые потаённые уголки моего сознания? Я зажимаю рот рукой, подрагивая.
Этот огромный мужчина, который не общается со мной и, кажется, даже не слушает, сумел разгадать моё прошлое и вытащить на свет самую сокровенную часть меня. Мне следует бояться того, что он знает, но я не боюсь. Я знаю, что он будет беречь мои тайны, как свои собственные, и не станет использовать их против меня. И всё же мне не по себе.
Я переворачиваю рисунок, не в силах на него смотреть.
И замечаю на обороте надпись…
Заверши то, что ты начала.
Д.
Легко представить, как он говорит это своим низким, жёстким голосом. Слишком интенсивно, чтобы отбросить в угол холод, от которого у меня дрожат ноги и пересыхает во рту.
Мысли бегут вскачь вслед за вдохновением.
Я беру карандаш и чистый лист бумаги.
Подписался буквой «Д».
Джейкоб. Джейк. Джеймс. Джейсон. Джастин.
Я не спрашивала, как его зовут — и потому, что была уверена, он не ответит, и потому, что не хотела, чтобы он был кем-то другим, кроме как «моим похитителем».
Но он уже стал кем-то другим.
Он не просто прикоснулся ко мне: он смотрел на меня.
«Мои глаза видят тебя, Птичка».
С моих губ срывается взволнованный вздох. Никогда ещё я не рисовала с такой страстью, с таким упоением. Затеняю. Стираю. Ретушь. Но этого недостаточно. Серого карандаша недостаточно, чтобы изобразить то, что у меня на уме. Я хочу, чтобы его кожа выглядела живой, чтобы татуировки двигались синхронно с напряжёнными мышцами, а моя шея, зажатая в его руке, выглядела, как никогда бледной и хрупкой.
Мне нужны цвета.
И всё же, как только отрываю карандаш от бумаги, сила созданного мной рисунка поражает, как реальный удар в грудь. Это не просто искусство. На рисунке я, пленник самого сильного и решительного мужчины, которого когда-либо встречала.
Чем больше я борюсь с ним, тем крепче его хватка.
Чем больше я прячусь, тем больше он меня раздевает.
Чем больше его отгоняю, тем сильнее он привязывает меня к себе.
С самого начала я противостояла ему изо всех сил. Но ничего не добилась. Прикасаюсь к изображению, размышляя, что будет, если я решу сдаться под его иго, а не противостоять.
Слышу шаги по коридору.
Разум играет со мной странную шутку. На мгновение я вижу, как он стоит на пороге. Голый. Член зажат в кулаке, голубые глаза с жаром рассматривают меня, пока он медленно мастурбирует.
В животе начинает пульсировать, выдавая совершенно неправильное желание. Я жду, когда шаги затихнут. Жду, когда он откроет дверь. Но он идёт в ванную и запирается там.
Я вздыхаю, отпуская напряжение, сковавшее моё тело. Чувствую себя неспокойно. Смущённо. Я даже не чувствовала себя так после той ночи, когда офицер Гарретт отвёз меня в лес. Даже на следующее утро, когда он привёз меня домой, я точно знала, что нужно делать.
Вымыть рот. Выбросить одежду.
Забыть.
Шесть лет тому назад
Всю жизнь у меня было две точки опоры.
Моя семья. И Мэг.
Когда я слушаю проповедь священника на похоронах моих родителей, рядом со мной сидит Мэг. Она сжимает мою руку, пытаясь хоть как-то утешить.
Но мне этого недостаточно.
На выходе из церкви её мама успокаивает меня, напоминая, что я могу оставаться с ними столько, сколько захочу. Говорит, что в память о дружбе с моими родителями, она позаботиться обо мне и не позволит ни в чём нуждаться.
Я благодарю её.
Но мне этого мало.
Федералы несколько раз допрашивали меня. Отец Мэг всегда оказывает поддержку, как мой адвокат, а также как друг. Меня грозятся отдать в приёмную семью, поскольку я ещё не достигла совершеннолетия, а ближайший родственник — моя сестра — не найден, отец Мэг напоминает, что бумаги об опеке были подписаны цифровым способом и совершенно законны. Хотят федералы того или нет, но Шэрон Аллен официально является моим законным опекуном. Если они не предъявят мне никаких обвинений, им придётся прекратить преследование.
